— Разве мисс Дункан не у себя?

— Может быть, она и у себя, а может быть, и нет, — ответил мистер Олсон. — Если она и дома, то не открывает дверь. К ней ломятся репортеры, фотокорреспонденты и бог знает кто еще, и вот именно поэтому я нахожусь здесь.

— Похвально с вашей стороны. Но вы ведь знаете, что я ее друг.

— Я знаю только то, что вы им были вчера, но это не значит, что вы являетесь таковым и сегодня. Она в опасности.

— А я спасаю ее. Откройте дверь, и я…

— Нет!

Отказ прозвучал весьма категорично, и сказано это было тоном, настолько исключающим какие-либо возражения, что Фоксу оставалось только ухмыльнуться в ответ на слова бдительного стража.

— Мистер Олсон, — сказал детектив, — не вызывает никаких сомнений, что вы добросердечный человек, хорошо относящийся к жильцам и испытывающий особое расположение к мисс Дункан. Но мне еще никогда не доводилось слышать столь категоричного «нет». За этим прячется нечто большее, чем желание защитить от грубых посягательств юность, красоту и невинность. Что, если причина кроется в купюре, достоинством в двадцать долларов, которую всучил вам мистер Клифф?

А может, и пятьдесят? Держу пари, что именно пятьдесят! Так вот, вы рысью подниметесь наверх и доложите мисс Дункан, что мистер Фокс желает ее видеть! Иначе я вручу вам предписание о явке в суд за укрывательство важного свидетеля и передам копам.

У Олсона хватило духу, чтобы заявить похожим на рычание голосом:

— Стойте там, где стоите!

— Так и делаю. А вы пока — в темпе наверх!

Олсон ушел. Через две минуты он молча вернулся, впустил Фокса, правда, без присущей ему обходительности, и остался стоять у подножия лестницы, наблюдая за тем, как тот поднимается по ступеням.

— Чего только не могут деньги! — объявил Фокс Эйми, когда оказался в ее гостиной и дверь за ним закрылась. — Просто поразительно! Вообразите себя Джульеттой, а мистера Олсона — преданной кормилицей!

Вице-президент «Пи энд Би» дал ему взятку… Вы ходили на похороны?

Эйми кивнула. На ней было простое шелковое темное платье, никакой косметики, и лицо ее выглядело бледным и измученным.

— Я посетила службу, но не поехала на кладбище.

Это было ужасно!.. Я имею в виду все происходящее.

Впервые в моей жизни случилось по-настоящему ужасное событие. Смерть мамы была для меня печальней, намного печальней, но не столь ужасной: она скончалась так… так спокойно. Вчера женщина из «Газетт» предложила мне триста долларов за то, чтобы дать им сделать снимок того, как я валялась тогда у дяди в офисе без сознания… ну, чтобы я изобразила, как… И это тогда… когда шла погребальная служба!.. — Она передернула плечами, словно от озноба.

— Им приходится считаться с аппетитами толпы, — ответил Фокс. — Нравится вам это или нет, но пока для читателей вы лакомый кусочек, не поймите превратно. — Он стоял не снимая пальто. — есть ли что-нибудь новенькое от блюстителей закона?

— Я должна встретиться с мистером Коллинзом в кабинете окружного прокурора в четыре часа. — Эйми издала смешок, в котором и не пыталась скрыть презрения к самой себе. — А я еще воображала, будто хочу стать детективом. — Ее пальцы нервно сплелись на коленях. — Я становлюсь… должно быть, трусихой. То, как смотрят и задают вопросы… и то, как мне приходится красться по улицам и прятать лицо… казалось бы, достаточно, чтобы разозлиться по-настоящему, но я вместо этого трясусь от страха, и у меня дрожат коленки…

— Все это гораздо сложнее, чем кажется. — Фокс потрепал ее по плечу. — Если исходить из того, что для начала вас тюкнули гирькой по голове, а потом, когда вы открыли глаза, им предстало зрелище далеко не из приятных. Был ли ваш кузен на похоронах?

— Да. И это тоже ужасно. Все эти лица — некоторые из этих людей знали дядю всю жизнь — изображали печаль скорее по обязанности и делали это с подобающей случаю торжественностью… Ни на одном не было заметно искреннего горя или жалости. Конечно, Тингли не пользовался всеобщей любовью, но когда он умер и люди, которые знали его с лучшей стороны, встречаются на похоронах… — Эйми сделала жест рукой, как бы характеризуя тех, о ком говорила. — И когда установили гроб на катафалк, ко мне подходят вдруг мистер Аустин, мистер Фрай и мисс Ятс — и только затем, чтобы пригласить на некое сборище вроде совещания, назначенного на два часа: они-де члены треста, и им надо подписать бумаги, поэтому желательно, чтобы я присутствовала при этом, так как опасаются, что Фил задаст им жару, а я, как им кажется, оказываю на него сдерживающее влияние…

— Сейчас уже два часа.

— Я не пойду.

— Ну, Фил не швыряет бомбы. Совещание будет в офисе Тингли?

— Да.

Фокс нахмурился:

— Вы слишком сгущаете краски. Быть подозреваемой в убийстве собственного дяди со всеми вытекающими отсюда последствиями, естественно, не слишком приятно, но нет ничего возмутительного в том, что члены треста затевают совещание сразу после похорон. Скорее наоборот. Артур Тингли, конечно, навсегда покончил со своим бизнесом, но остальные — нет. Возьмите себя в руки и перестаньте терзаться, и я поцелую вас в день вашей свадьбы, когда бы это ни случилось. — Фокс направился было к двери, но вернулся. — Между прочим, вы сказали мне, что телефонный звонок дяди был почти в шесть вечера во вторник и затем вы пошли в спальню, где лежали около часу. Как вы узнали о том, что идет дождь, когда отправились туда? Выглянули в окно?

— Не знаю. Думаю, что да. А что, разве я сказала, что шел дождь?

— Вы упомянули об этом.

Эйми выглядела неуверенной.

— Но это, должно быть, относилось к тому времени, когда я вышла на улицу. Я не помню…

— Вы не помните, шел ли дождь, когда пошли в спальню, чтобы прилечь?

— Нет, не помню, но, конечно, если я сказала так… а впрочем, какая разница?

— Возможно, никакой. Может, вы этого и не говорили, просто у меня создалось такое впечатление. — Фокс открыл дверь. — Никакой отсебятины, когда будете у окружного прокурора, во всем следуйте инструкциям Коллинза. Например, ни слова об анонимном письме! Прибережем это в качестве сюрприза.

Допотопные часы, висевшие на стене, над столь же древним, с круглой столешницей письменным столом, показывали двадцать пять минут третьего.

В этот раз, как и в прошлый, дело происходило во время дежурства, начавшегося в восемь и заканчивающегося в четыре часа, и на посту стояли, когда сюда заглянул Фокс, те же полицейские, что и в тот вечер. Полный торчал у окна, спиной к двери. Тот, что понеотесанней, стоял у сейфа, угрюмо разглядывая допущенных в офис участников совещания, которые сидели на четырех стульях, расставленных по квадрату, в центре комнаты, ими были: Филип Тингли, Сол Фрай, Г. Ятс и щеголеватый маленький человечек, лысый, с небольшими седоватыми усиками.