ему мистером Пеннифитером, и выражение адской злобы, мелькнувшее на его лице, правда, лишь на мгновение, убедило меня, что он исполнит свою угрозу, если только представится случай. Вот почему я смотрел на поведение старого Чарли совершенно иными глазами, чем добрые граждане Рэттльборо. Я сразу заметил, что все улики против мистера Пеннифитера явились благодаря этому человеку. Но окончательно раскрыла мне глаза пуля, найденная мистером Гудфелло при вскрытии трупа лошади. Я не забыл, хотя все остальные забыли, что рана была сквозная, что в теле лошади было отверстие, куда вошла пуля, и другое, откуда она вышла. И если она тем не менее была найдена в теле, то, очевидно, была и положена туда тем же лицом, которое ее нашло. Окровавленная рубашка и платок подтверждали мою мысль, так как при ближайшем исследовании кровь оказалась всего лишь красным вином. Размышляя об этих обстоятельствах, равно как и о неожиданной щедрости и хлебосольстве мистера Гудфелло, я возымел подозрение, очень сильное, хотя и сохраненное мною в тайне.

Тем временем я принялся разыскивать тело мистера Шоттльуорти, но, по весьма понятным основаниям, разыскивал его вовсе не в тех местах, куда мистер Гудфелло водил свой отряд. Спустя несколько дней я наткнулся на пересохший колодец, совершенно скрытый кустарниками, на дне которого оказалось то, что я искал.

Случайно я услышал разговор между двумя собутыльниками, когда мистер Гудфелло выманил у своего приятеля обещание подарить ему ящик «Шато Марго». На этом обещании я и основал план своих действий. Я купил крепкую пластинку китового уса, засунул ее в глотку трупа и уложил его в ящик от вина, пригнув тело лицом к ногам так, чтобы и пластинка согнулась вместе с ним. Затем я придавил его крышкой, которую прикрепил гвоздями; понятно, что когда гвозди были бы вынуты, крышка должна была откинуться, а тело выпрямиться.

Затем я пометил ящик, надписал на нем адрес и, подписав письмо от имени виноторговцев, поставщиков убитого, приказал слуге привезти ящик в тележке к дому мистера Гудфелло и явиться по моему сигналу. Что касается слов, произнесенных трупом, то я довольно силен в искусстве чревовещания, на которое и надеялся. Относительно же действия слов я рассчитывал на преступную совесть убийцы. Кажется, больше нечего объяснять. Мистер Пеннифитер был немедленно освобожден, наследовал состояние своего дяди; наученный тяжкими испытаниями, отказался от прежнего беспутства и живет теперь спокойно и счастливо.

Перевод М. Энгельгардта

Золотой жук

Хо! хо! Он пляшет как безумный!

Тарантул укусил его[78].

Артур Мерфи, «Все ошибаются»

Несколько лет назад я сблизился с Вильямом Леграном. Он происходил из старинной протестантской семьи, когда-то очень богатой, но потом обедневшей. Нужда и неприятности заставили Леграна покинуть Новый Орлеан и поселиться на острове Салливана, в Южной Каролине.

Наше знакомство обратилось скоро в дружбу. Легран получил хорошее образование, и хотя у него было много книг, он не читал их. Обыкновенно, он ходил на охоту, занимался рыбной ловлей и собирал раковины на морском берегу. Энтомологическое собрание Леграна могло бы возбудить зависть даже в Сваммердаме[79]. Постоянным спутником Леграна в его экскурсиях был старик негр по имени Юпитер. Юпитер хотя и был свободен, но не хотел покинуть своего массу Виля. Очень может быть, что и родители Леграна влияли в этом случае на старика, потому что они считали юношу немного тронутым и боялись оставить его без присмотра.

Хотя зима на острове Салливана редко бывает суровой, но в половине октября 18** стояли дни замечательно холодные. Однажды, перед закатом солнца, я отправился к моему другу; постучавшись и не дождавшись ответа, я стал искать ключ; зная, куда его прячут, я отворил дверь и вошел. На очаге весело пылал огонь. Это был для меня очень приятный сюрприз. Я снял пальто, пододвинул к огню кресло, сел и стал терпеливо ждать хозяев.

Они воротились вскоре после заката солнца и очень мне обрадовались. Юпитер улыбался, растягивая рот до ушей и хлопотал над приготовлением ужина, а Легран сиял от удовольствия, что поймал какого-то необыкновенного золотого жука, которого он хотел показать мне на следующее утро.

– Почему же не сегодня вечером? – спросил я, потирая руки перед огнем и в душе посылая к чертям всех жуков.

Оказалось, что Легран отдал своего жука посмотреть какому-то знакомому, которого встретил, возвращаясь домой.

– Жук чистейшего золотого цвета, необыкновенно красивый, – сказал Легран, – хотите, я нарисую вам его?

Достав из кармана какой-то грязный обрывок бумаги, Легран стал рисовать пером и, кончив рисунок, подал мне его.

– Это совершенно новый для меня жук, – сказал я, – он похож на человеческий череп.

– Череп! – повторил Легран, – да ведь рисунок овальный…

– Ну так вы, вероятно, плохой рисовальщик, – ответил я.

– Не понимаю, что вы говорите, – сказал Легран, видимо задетый.

– Или вы шутите, – сказал я, – положительно череп, можно даже сказать, очень хороший череп. Да, странный ваш жук; вы могли бы назвать его “Scarabeus caput hominis[80]”.

Не желая сердить своего друга, я возвратил ему бумажку. Он взял ее, хотел смять и, вероятно, бросить в огонь, но взгляд его остановился на рисунке, и вдруг лицо его сделалось багрово-красным и затем покрылось смертельной бледностью. Несколько минут Легран внимательно осматривал бумажку, потом встал, взял свечу со стола и сел на сундук, стоявший в другом конце комнаты. Там он снова начал внимательно осматривать бумажку со всех сторон. Наконец он вынул из кармана бумажник, вложил в него рисунок и запер бумажник в письменный стол. Я ушел домой.

Через месяц ко мне в Чарльстон пришел Юпитер. Он был так расстроен, что я даже испугался.

– Как здоровье твоего хозяина? – спросил я с беспокойством.

– Ах, говоря по правде, он не так здоров, как бы следовало, – ответил печально негр.

– Право? На что же он жалуется?

– Что за вопрос! Он никогда не жалуется… Тем не менее он очень болен, я очень беспокоюсь за бедного массу Виля. Он все ходит, думает и все пишет цифры и разные странные знаки. Недавно он ушел от меня до заката солнца, и я хотел даже побить его палкой.

– Нет, Юпитер, это не дело, будь к нему снисходителен… Что же с ним случилось и с каких пор?

– Да случилось с тех пор, как вы были у нас.

– Не понимаю, о чем ты говоришь!

– Я говорю о жуке. Я уверен, что масса Виль был укушен в голову золотым жуком. Я видел, как он его поймал и потом