Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний раз о Кортасаре. С каким любопытством звереныши, упоминаемые в финале гениального текста, поглощают сладкое лакомство, с таким же и плутовка Лиса эстетски смакует изощренную пытку двуногих – двуногими. Пытку, выходящую на широкие экраны человекопроката (живое кино из живой плоти) под кодовым названием тайное существование бездны: «Мало того, что нужно жить – ежемесячно надо еще и платить за это!»[56] – здесь, как по нотам, по Бродскому: если угодно, астральная Лиса Витухновской утягивает себя экзистенциальными корсетами «черных дыр» не потому, что не видит солнца (эдем) – астральная Лиса, будучи скорее агностиком, нежели одномерным атеистом, может допускать, будто где-то «и оно, солнце, есть», однако коли ближайший к нам слой являет собой пресловутый адок (назовем его так), один из слоев Шаданакара, описанный в «Розе Мира», то о нем-то и надо вести речь, о земном аде: да вот же он, как на ладонях… как уместился-то в линиях – и что, г-н хиромант, с ним делать теперь?.. Как не схлопнуться раньше замершего от стыда времени, не задохнуться в простецкой – каменный мешок! смрад! пошлость! – материи?.. «Правдивейшая из трагедий – самый обычный день»[57] – кивает Эмили Дикинсон, зная кое-что про дыбу судьбы, ну а Лиса пишет – пишет окровавленной лапой по черному от горя весеннему снегу.
Пытка текстом, пытка чтением. Солнечные лучи не достигают пропастей, разверзшихся перед Лисой, ежесекундно наблюдающей не только за метафизической гибелью всего и вся, но и за превратившейся едва ли не в рутину – обыденщины жуть![58] – персональную кремацию. Мозг Лисы работает, как часы, работает бесперебойно – ему, печальному Люциферу, ему, врубелевскому Демону (Сидящему, не Поверженному!), ожившей красавице-Панночке, не смиренному «Наваждению»[59], беспощадной «Фортуне»[60] не нужен утешитель в виде чьей-то автономной анимы, которой будто б и нет, не проверишь: все утешители лгут – и есть ли своя правда в надчеловечьем измерении, мозг Лисы предпочтет узнать опытным путем… когда-нибудь, без проводников и проповедников: время в любом случае улизнет из шкурки по спирали, тик-так, на том свете и проверим, а был ли мальчик.
«Ведь я этого достойна!..» Мерцающая гендерами Лиса, то и дело меняющая маски, поигрывающая в рифмы с геями и «леопадшими женщинами», не хочет верить ни во что «светлое», ни во что «доброе», ибо не видит его среди агитпроповских лозунгов-комиксов и рпцшных политнаставлений. Не видит, даже если «оно» гипотетически и существует – там, где нас нет: свет небесный намертво заколочен досками, гвоздодёра не видно – ну или дорог. Так дорог, что уж не хочется ничего. И если нечто еще и требуется, так это живительная эстетика: политика как искусство, как ядерный инструмент для изменения ситуации на всех уровнях бытия и, иже с ним, недобытия – вот одна из сверхцелей Лисы, сидящей на троне из собственной кожи, и потому забывшей от боли о терновой Его «короне». Ласкающее слух «либертарианство» для иных – что смерть за левым плечом, ну а ей не страшно, она ее не боится. И потому, быть может, живая, а не холодная девочка Лида[61] (или ее производные, вместо куколки-вуду) неуместна. Впрочем, Вариации-на-Тему Лисе не нужны – так же как, собственно, и сама Тема: всё уже было, старче. «Why? Because I’m worth it!»[62] – смеется Илон Шпехт из года тысяча девятьсот семьдесят третьего, и нелепо машет Лисе рукой: она никогда не читала «Смерть похожа на леденцы…», она написала слоган своей жизни, тушите свет, amen.
Оппаньки! И вот мы приходим к тому, к чему приходим: к спирали, поднимающейся в пресловутую Вечность (не путать с вечностью Кая). Той самой, которой из бездны не увидать. Лиса и виноград! Как дотянуться?.. «Умные дети рождаются мертвыми»: афоризм вызывает бурю негодования у благообразных граждан, благообразные граждане недовольны, они ворчат, они петушатся, ведь им показали не то, что они ожидали! Их обманули. Опять и снова! Развенчали мифы! Лишили «великой истории»!.. Отобрали «ваучер»!.. Отказали – с точки зрения смысла – даже в пустопорожней животной репродукции (привет, Уэльбек). Нелегитимно «ренновацировали» пресловутую репродукцию – вот вам и скорбненькие пятиэтажки, – однако-с не жаль, ничего не жаль уж теперь.
Атлантида forever. Аура босховских откровений просачивается сквозь буквы Лисы: они шипят и изворачиваются, они готовы кусаться, прыгать со страниц на любое несоприродное существо, они не желают мириться с самим фактом собственного явления неидеальному мирку. Хотя в том, что вторые «Цветы зла» все же проросли в нем, есть и горе-злосчастный дьявольский парадокс, и тщательно срежиссированный божественный перформанс. Очередной вираж богемно-уродливых «русских горок» дарит новый расстрельный список смыслов философу, облаченному не иначе как по щучьему веленью в мало приспособленную для-просто-жизни-на-суше dolce-русалочью форму. Очередная война миров залепляет песком Атлантиды сцепленные Дыбой Текста вампирские ранки около уголков губ: «И сказала „спите“ ласковая, как снег, медсестра. / У слов моих тиф и горячее мокрое горло. / Я разговариваю с тобой про дру-Гойю…». Человек с синдромом дна, welcome, ну, welcome.
Апрель 2017
Гузель Яхина[63]
«Роман рождался как сценарий»
И говорили[64] мы с новым автором новых отечественных бестселлеров несколько лет назад в скайпе, и писала я тогда что-то для ширнармассной газеты – газеты, делающей ставку на медийность, вестимо. Яхина с новоиспеченной «Зулейхой» легко в сей редконцепт вписалась, ну а я, по долгу службы прочитав ее первый роман, сделала свою работу – просто диалог, ничего личного. PS: беседа из прошлой жизни звучит ныне в ином ключе, и это еще один диссонанс сего «собранья пестрых глав».
* * *Наталья Рубанова: По вашему дебютному роману снимается одноименный сериал с Хаматовой в главной роли. Удачная экранизация – редкость: чего ждете от многосерийности?
Гузель Яхина: Роман рождался как сценарий, у него сценарная структура, кинематографическое решение сцен. Очень радостно, что вот так сложились звезды: книга будет экранизирована. «Зулейха» писалась как полный метр – и для восьмисерийного фильма в истории недостаточно драматургического «мяса». Поэтому в сценарии сериала развиты и второстепенные персонажи, даны предыстории героев – Настасьи, Игнатова и прочих… Я сама училась в киношколе, в качестве учебных заданий