При существовавших тогда порядках, действия начальствующих лиц, непосредственно участвовавших в вооружении и снаряжении судов, чрезвычайно стеснялись как назойливым вмешательством Адмиралтейств–коллегий в самые мелочные их распоряжения, так, особенно, происходившей от этого утомительно длинной перепиской. Во время же плаваний распоряжения флагманов и командиров судов парализовались «консилиумами» или советами с подчиненными им лицами. Командующий флотом, эскадрой или отдельным военным судном, при всех сколько–нибудь важных обстоятельствах, обязан был созывать консилиум и действовать по его решению. Установление это, в редких случаях приносившее пользу, вообще, оказывалось вредно тем, что, под личиной благоразумной осторожности подчиненных, останавливало всякий смелый порыв начальника и, с другой стороны, прикрывало щитом закона нерешительность, а иногда и вредное бездействие начальствующих лиц. Интересно, что в то время, когда в инструкциях, даваемых начальникам флота, строго предписывалось руководствоваться решением консилиумов, в одном высочайшем повелении главнокомандующему армией о консилиумах или советах высказывалось такое мнение: «этих бесплодных советываний в нынешнюю кампанию (прусскую, в Семилетнюю войну) столько было, что, наконец, самое слово совет омерзит».

Хотя в числе лиц, служащих в строю и администрации, и находилось не мало людей сведущих, добросовестно преданных своему делу и отличавшихся честной служебной энергией, но это были только отдельные искры живого огня, тлевшие среди омертвевшей массы; в общем же ходе служебного механизма замечалась вредная вялость: все двигалось неохотно, рутинно, как будто под влиянием толчка какой–то давно исчезнувшей силы.

С какой медленностью в высших правительственных сферах совершалось движение важнейших для флота дел, можно видеть из следующего случая. В 1748 году Адмиралтейств–коллегия, озабоченная крайним расстройством флота, решилась просить государственного канцлера графа Бестужева—Рюмина довести до сведения Елизаветы, «что весь флот и адмиралтейство в такое разорение и упадок приходят, что уже со многим временем поправить оное трудно будет» и что «теперь уже весьма близкая опасность все те несказанные императора Петра I труды потерянными видеть». При этом указывалось, что по случаю возвращения к старым порядкам производство морских офицеров в чины с 1743 года остановлено и в настоящее время на флоте осталось офицеров едва половина против числа требуемого штатами. Что, при таком состоянии флота, вовсе прекратилось поступление в него иностранцев, а также и русских «знатных» фамилий. В заключение прибавлялось, что о затруднительном положении флота коллегия с 1744 года делала уже девять представлений, «но докладывались ли они императрице, ей неизвестно». И после такого сильного ходатайства, не ранее как через четыре года, представления коллегии получили утверждение: состоялось производство в чины, назначение на должности, согласно регламенту Петра Великого, и переименование экспедиций в конторы.

Не особенно счастлив был в этот период флот и относительно лиц, стоявших во главе его управления. При Елизавете деятельность Остермана окончилась осуждением его и ссылкой в Сибирь. Головин, вступивший после него в управление флотом и назначенный, по особенному доверию Елизаветы, присутствовать в конференции при обсуждении более важных вопросов по иностранным делам, продолжая быть посредственным администратором, в войну со шведами оказался и весьма ненадежным адмиралом. Вследствие его странных действий во время начальствования флотом в 1743 г., он лишился доверия и по возвращении из плавания перестал являться в заседание коллегии и вскоре, отправляясь за границу, скончался. После него старшим членом коллегии остался адмирал Мишуков, а самым влиятельным и полезнейшим деятелем явился генерал–кригс–комиссар князь Михаил Андреевич Белосельский. Елизавета поручила ему доклад о делах по морскому управлению, и он, горячо сочувствуя пользам флота, энергично стоял за его улучшение. Полезное влияние Белосельского прекратилось с назначением в 1750 году президентом Адмиралтейств–коллегий князя Михаила Михайловича Голицына. Деятельность нового генерал–адмирала не ознаменовалась ничем особенным, и из всех отраслей морского управления он обращал почти исключительное внимание только на береговые постройки; при нем был окончен строившийся более тридцати лет Кронштадтский канал и поднят вопрос об очищении обмелевших и заросших травою кронштадтских гаваней, обложены камнем канавы петербургского адмиралтейства и галерной гавани.

Противодействие влиянию Персии на Каспийском море

В то время, когда важные политические события обращали внимание нашего правительства преимущественно на северные моря, англичане сделали попытку на нашем юге искусственно создать нового морского соперника России. Некто Элтон, агент английской торговой компании, имевшей разрешение вести торговлю с Персией через Каспийское море, построил там два собственных корабля. Вывозя на них из России парусину, такелаж и другие судовые принадлежности, он успел для персидского шаха построить, вооружить и пустить в плавание одно военное судно и уже приступил к строению другого. Сведения об этой затее дошли до нашего правительства только тогда, когда единственный представитель будущего персидского флота, явясь у Дербента, начал обижать наших купцов и даже требовать себе салюта от русских военных судов. Такая дерзость привела правительство в сильное негодование; оно обратилось по этому предмету с настоятельными требованиями к английскому правительству и успокоилось только тогда, когда суда Элтона были задержаны в Астрахани, а персидские сожжены нашим крейсером под командой лейтенанта Токмачева.

Флот 1761–1762 гг.

После смерти Елизаветы Петровны (1761 года декабря 15) к власти пришел внук Петра Великого Петр III, ярый сторонник Пруссии.

Петр III, в подражание своему великому деду, обратил особенное внимание на флот и с неимоверной горячностью приступил к быстрому его усилению, упуская при этом из виду печальное состояние финансов и значительный дефицит, требовавший большой осмотрительности даже в самых необходимых расходах. Едва миновали три недели по вступлении на престол, как 17 января 1762 г., присутствуя в Сенате, Петр III приказал немедленно приступить к очистке и углублению кронштадтских гаваней, исправлению их и обложению стен камнем и затем предложил обсудить вопрос об окончании работ в Рогервике вольнонаемными людьми, отправив находящихся там каторжных невольников в Нерчинск. 16 февраля уже была назначена комиссия «для приведения в лучшее состояние флотов», которой предстояло изыскать меры к тому, «чтобы сделать и во всегдашней исправности содержать такой флот, который бы надежно превосходил флоты прочих на Балтийском море владычествующих держав». При этом предполагалось численность судов увеличить «хотя четвертой частью» против положенного регламентом Петра I. Членами комиссии назначены вице–адмирал Люис, контр–адмирал Мордвинов и Милославский и капитан–командор Нагаев. Одним из распоряжений, сделанных по представлению комиссии, было увольнение «за старостью и болезнями» нескольких высших морских чинов, в числе которых находились генерал–адмирал князь Голицын и адмирал Мишуков. Кроме того, комиссия занималась проектами: о новом штате кораблей, об улучшении быта нижних чинов, о переводе в Кронштадт Петербургского адмиралтейства, об артиллерии и о заготовке корабельных лесов. Независимо от этих предположений, для придания одного направления военно–учебным заведениям, указом 24 апреля морской корпус соединен с сухопутным и артиллерийским, под главной дирекцией основателя московского университета генерал–поручика И. И. Шувалова.