— Ты не должна так поступать, — сказала Мопса. — И не поступишь.

— Почему? Что меня удержит?

— Тебе не надо обращаться ни в полицию, ни к его родителям. Ты заранее знаешь, что они тебе скажут, Бриджит.

Теперь в лицо Бенет заглядывала не робкая Мопса, а хитрая лисица. Ее носик стал хищным и словно что-то вынюхивающим. Она отодвинулась от замершей на месте Бенет и прошла к Джейсону, который, сидя на полу, молча черкал что-то на бумаге.

Он съежился, словно ожидая удара, но Мопса лишь придавила его крохотное тельце коленом к полу, будто победительница в схватке борцов.

— Ты знаешь, что про тебя скажут. Что ты украла ребенка, чтобы восполнить свою потерю… Известная ситуация. За это многих женщин сажали в сумасшедший дом. Я читала о таких случаях. А раз ты знаменитость, написала какую-то книжку и люди о тебе знают, для газетчиков эта история станет лакомым кусочком.

Джейсон вывернулся из-под Мопсы. Он разумно наметил план бегства. Скорее наверх, в гостиную, где стоял телевизор. Бенет сразу угадала, к чему он стремится.

— Это не мой поступок, — сказала Бенет матери. — А твой.

— Кто тебе поверит?

— Поспорим? Печально, но у меня нет выбора. Я должна рассказать всем о твоей душевной болезни.

Мопса усмехнулась. Ей было не страшно. Слишком поздно Бенет сделает заявление в полицию. Все улики похищения Джейсона, включая коляску в багажнике ее машины, Мопса преподнесет инспектору, и это произведет жуткий эффект. Кто из них более безумен, мать или дочь?

— Не я похищала его, а ты, Бриджит! Ты поступила так от отчаяния.

— Нет, привезла этого уродца сюда ты!

— Кто докажет? Где свидетели? А всю вину ты сваливаешь на меня, пользуясь моей болезнью.

«Ты не должна ненавидеть свою мать», — твердила заповедь Бенет, но готова была ее задушить.

Бенет радовалась, что Джейсон не был свидетелем того, что произошло дальше между матерью и дочерью. Хотя он мог слышать громкий вой безумной женщины. Мопса попросту разинула свой рот так широко, как только могла, и истошно заголосила. Бенет никогда не слышала и не видела ничего подобного. Чтобы не оглохнуть, она инстинктивно закрыла ладонями уши и замерла, парализованная силой этих могучих децибел.

— Мать, остановись! Замолчи, пожалуйста! — произнесла ли это Бенет, или только пошевелила губами, осталось неизвестным.

Мопса не умолкала. Она упала на колени, обвив цепкими руками ноги дочери, и, не набирая новые порции воздуха в легкие, взывала оглушительно и мерзко к чему-то таинственному, вроде полицейской сирены в ночи, пока не исчерпала себя.

— Мать, я дольше этого не выдержу, — тем временем умоляла ее Бенет.

На какой-то краткий момент она поддалась страху. Кожа покрылась мурашками, волосы встали дыбом. Не заразилась ли она сейчас от матери ее безумием?

Она поспешно подняла Мопсу с колен, встряхнула ее, хотя результата это не принесло. Мопса вырвалась из ее рук и распласталась на полу стуча кулаками по полу и выкрикивая:

— Они покончат со мной! Они заставят тебя покончить со мной! Они определят меня в сумасшедший дом навсегда… Поставят клеймо до конца жизни. Я уже никогда оттуда не выйду. Я умру там!

— Не говори глупостей. Я им не позволю.

— Ты не сможешь, если проговоришься. Будет суд, и суд решит. Я предстану перед судом, и меня приговорят и отправят навсегда к психам.

Она вновь обретала силы и кричала все громче. Но, находясь в истерике, рассуждала вполне логично.

Бенет давно поняла и запомнила фразу, что только дурак не распознает в безумце безумца. Если Мопсу и ее сочтут соучастницами в похищении Джейсона Статфорда, то и сама Бенет будет подвергнута психиатрической экспертизе, и неизвестно, к чему это приведет.

— Мать, прошу тебя, заткнись.

Бенет вновь постаралась поднять ее с пола и поставить на ноги. В этот момент Джейсон спустился, приоткрыл дверь и осторожно заглянул в комнату, откуда исходили крики. Внезапно Бенет осенило, что самое непростительное, совершенное ими сейчас, — это то, что они сделали мальчика предметом их внутрисемейных разбирательств.

Она кинулась к нему, как к спасителю, сказала, что все в порядке, что бояться нечего, хотя сама была не очень уверена в этом.

Бенет сомневалась, что, изолировав мать в одной из комнат, она поправит дело. Ведь та способна на всякое, и хаос и ущерб, который могла сотворить безумица, не прогнозируем. Запереть ее — не лучший выход из положения.

Мопса перестала кричать, а ограничилась жалобными завываниями. Она скорчилась на стуле, превратившись в маленького, вроде бы беспомощного, но опасного и затаившего злобу гномика.

И опять все та же мысль терзала Бенет. Она — моя мать, и я могу одним звонком по телефону засадить ее в сумасшедший дом до конца жизни. Но никакая сила не заставила бы Бенет так поступить.

Ситуация, в которую она попала из-за Мопсы, вычерпала из нее всю энергию.

Когда был жив ее сын, Бенет способна была за него бороться, защищать его, радоваться ему.

На мгновение Джейсон представился ей ожившим Джеймсом, ее руки потянулись к нему, чтобы обнять, но тут же бессильно упали. Ей захотелось, чтобы он сгинул прочь немедленно, но врожденный такт и чувство справедливости, а также еще нечто иное удерживали ее от решительного поступка.

Терпимость и корректность по отношению к любым людям, а тем более к ребенку, были свойственны ей, но неприязнь, которую Бенет испытывала к этому маленькому существу с того момента, как Мопса бесцеремонно водворила его в столь дорогие ее душе стены, сохранилась. Тут она ничего не могла с собой поделать.

Почему бы ей не сорваться с места немедленно, переночевать где-то в отеле, умчаться за границу и оставить Мопсу одну расхлебывать заваренную ею же кашу? Звонок из аэропорта в полицию насчет местонахождения Джейсона мгновенно решит главную проблему.

— У меня нет водительских прав! Что, скушала? — со злобным ехидством произнесла Мопса.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня их отобрали еще до того, как мы с твоим отцом переехали в Испанию. Я больше их не возобновляла. Твой отец сказал, что мне опасно водить машину, — Мопса с присущим ей актерским мастерством изобразила смирение. — Полицейские сразу узнают, что я не имею прав. Они сразу поймут, что я слишком слаба, чтобы схватить и похитить такого крепыша.

Бенет молчала в остолбенении, а челюсти Мопсы, как африканские барабаны колдунов, отбивали чудовищную дробь.

— Я скажу им, что не умею водить машину, продолжала она. — Тогда как ты, дочка, оправдаешься, что мальчишка оказался здесь у тебя со своей коляской? Пешком что ли я катила его сюда полторы мили на виду у всех? Кто тебе поверит? Я всегда ненавидела детей. Как ты можешь обвинить меня в похищении ребенка?