Из Миягава плавно перемещаюсь в район Симабара. Этот квартал полностью отдан на откуп чайным домикам и театрам. Толпа становится еще гуще и я засовываю руки в рукава — не дай бог обворуют. Проститутки-юдзи зазывают клиентов, гейши приветливо машут веерами с верхних балконов домов, актеры кабуки танцуют и поют на входе в балаганы. Если театр Но со стилизованными пантомимами, сценической символикой — зрелище для дворянской элиты, то кабуки — истинно народный театр. Шумный, если не сказать буйный, с грубовато-экзальтированной манерой исполнения. С удивлением замечаю пару мест, которые можно охарактеризовать не иначе как зачатки пип-шоу. Заведение, в котором посетитель за пару монету, может из кабины посмотреть в окошечко на раздевающуюся женщину, примыкают прямо к театрам и, судя по рекламным объявлениям, актрисы в этих "весёлых" домах работают одни и те же.

Какая же все-таки противоречивая, контрастная страна — Япония. Тут и высокая традиция ханами — любование цветущей сакурой (а еще хризантемой, персиком, сливой — есть ритуал для каждого сезона года), и тут же рядом, через улицу продажные женщины задирают кимоно, демонстрирую на потеху публике выбритый лобок. Искусное декоративное садоводство, изумительные миниатюрные бонсаи и рядом с деревцем демонстративно справляет нужду какой-то подросток. Окружающие нет чтобы отвернутся — ждут, когда можно собрать за ним испражнения и удобрить ими этот самый бонсай.

Торжественные храмовые медитации всего в одном квартале сменяются почти открытой торговлей частями тела человека в другом. Ради любопытства захожу в аптеку, предлагающую сушеную печень, желчь пятилетнего ребенка, и куда уж без них — приснопамятные фаланги пальцев. Вокруг начинает увиваться приказчик с крысиной мордочкой и повадками пассивного гомосексуалиста. Втирает про энергию Ци, ритмы Инь-Янь, девять отверстий организма... Стою слушаю, смотрю на банки с заспиртованными уродцами и так мне хочется врезать этому шарлатану из кунсткамеры! Хуже каннибала, ей богу!!

— А вот, господин, обратите внимание! — дергает меня за рукав "канибал" — Жемчужина наших препаратов. Порошок из матки пятнадцатилетней девственницы. Применяется...

Бам, хрясь. Получай, сука, получай. И еще ногами. Черт, гэта мешаются. Скидываю и опять по ребрам. А теперь по голове. И опять по ребрам. Звенят разбивающиеся банки, причитает аптекарь. На его крики сбегается народ. Появляются местные власти. Расталкивая толпу, в аптеку заходит самурай. Выбритый лоб, косичка, но без мечей. За поясом короткая стальная палка с двумя изогнутыми шипами над рукоятью. Местный полицейский — ёрики.

— Прекратить! — самурай ловко ловит меня на замахе и резко выкручивает руку. Зеваки присоединяются, и скоро я лежу на месте аптекаря, плотно связанный по рукам и ногам. Рот заткнут специальным кляпом на завязках.

Ёрики опрашивает свидетелей, после чего тыкает пальцем в двух носильщиков. Те просовывают палку между моих ног и рук, кряхтя, поднимают на плечи и тащат тушку Ёшихиро Сатоми в участок. Вместе с нами топают очевидцы и "пострадавший".

Пока меня несли в полицию, я осознал в какую ловушку сам себя загнал. Признаться, кто я такой? Страшная потеря лица перед всей самурайской элитой. Они и сейчас на меня смотрят как на безродного выскочку. Не дай бог просочится в общество эта история о моих погулянках инкогнито, аресте, суде... Можно сразу делать харакири деревянными палочками для еды. Не говорить ёрики кто я? Еще хуже. Хоть двух мечей у меня нет, бритую голову под париком найдут быстро. Значит самурай. Документов (родовой грамоты) нет. Значит самозванец. Если я правильно помню кодексы Асикага, в которых рылся буквально этим утром, то самозванцев варят живьем в кипятке. И молчать не получится — местные умельцы быстро выбьют показания. Может дать взятку? Скосил взгляд на идущего рядом полицейского. Прямой взгляд, открытое, честное лицо. Моментально отрубит руку, протягивающую мзду. Безвыходная ситуация. Цугцванг[52].

Спустя десять минут мы оказались во дворе большого дома. Полицейский уселся на помосте, рядом расположились два писаря. Помощники самурая меня развязали, вынули кляп, поверхностно обхлопали по телу и поставили на колени на белом песке перед помостом. Сзади встал мужчина с палкой-колоткушкой, конец который был обмотан тряпьем. Позади меня столпились свидетели и потерпевший.

— Я досин Оока Тодасука — представился самурай

Ага, если ёрики — это вроде начальника райотдела полиции совмещенного с прокуратурой и судом, то досин — типа старшего оперуполномоченного. Уже легче.

— В отсутствие Мати-бугё[53]провожу дознание по делу избиения аптекаря Китигоро. Назови себя и свой род, незнакомец.

И вот что прикажете отвечать? Парик еще на мне, можно подергаться.

— Почему ты молчишь? Одежда на тебе дорогая — нахмурился досин — На руках мозоли от меча. Ты самурай? Отвечай!

— Кто увидит голубого коня — закатывая глаза, начал вещать я — Тот в течение всего года не будет знать ничего плохого и будет счастлив. Потому что конь — солнечное животное!

— Это что еще такое?! — возмутился Тодасука — Имя! Скажи свое имя!

— Ах! Долговечны только корни лилий на склонах дальних распростертых гор — запел в ответ я

— Да, он сумасшедший! — прихлопнул по помосты рукой досин

— Или притворяется, чтобы уйти от наказания — наклонился к оперу один из писцов — Господин Мати-бугё в таких случаях любит применять исидаки — пытку давлением. Вон, у нас и каменные плиты для этого есть.

Я посмотрел вправо и увидел тяжелые гранитные блоки, сложенные пирамидкой. Внутри все похолодело.

— А еще хороша пытка удушением или водой — продолжал громко нашептывать писарь досину. Но я то стою близко и все это слышу!

— В тумане голубом вечернею порой... — закричал я громко и попытался вскочить на ноги. Разумеется, тут же получил по затылку колотушкой и упал обратно на песок. Голова раскалывается от боли, но я продолжал вопить строки из песен — японских и современных, перемешивая с русскими ругательствами и плевками.

Такого шоу японцы еще не видели — на меня, перешептываясь, присутствующие смотрят во все глаза.

— Я откладываю дознание до приезда Мати-бугё — досин ударил молоточком в рядом стоящий гонг — Господин Акира-сан вернется из поместья через два дня и сам решит судьбу этого человека. А пока писарям записать показания свидетелей и аптекаря.

— Как же так, господин! — вперед выходит крысиная морда — А кто возместит мне ущерб? Этот сумасшедший разбил и рассыпал лекарств на сотни мон!

— Мнда... — тянет досин — Что же делать... А вот что. Забирай его кимоно и хаори! Твоя жена отстирает их — будешь до суда сдавать дорогую одежду в аренду самураям. Тем и покроешь убытки. Сейчас в императорском дворце часто проходят приемы — многим дворянам нужно парадное облачение.