Он посмотрел каждому в глаза и дождался кивка.

— Может быть лучше оставить их? — спросил сразу за всех Гаврила кивая на сладкую парочку — Это ведь как лесной пожар с собой возить. Может, согреет, а может и сожжет. А Шкелет тот вообще, может быть, по ночам кровь сосет…

— Хорошо сказал, только не подумал. «Прогнать лесной пожар» — Избор поднял брови. Покачал головой — Не думаю, что получится. Наше счастье, если он сам захочет уехать, ну а нет… Злить его, главное, не стоит. Себе дороже обойдется. Хорошо если в лягушачьей шкурке придется век доживать, а то ведь он, наверное, и в дерево сможет, и камень … А что Шкелет… Разберемся. Ежели что — осиной попотчуем.

Он тронул коня, направляя путь своего маленького отряда в сторону леса.

За деревья они въехали, когда солнце уже упало за край земли. Лес вокруг постепенно слипался в неощутимую стену. Только что прозрачный еще лес сплетал на пути ветки, завешивая промежутки темным, беззвездным небом. В темноте они проехали еще поприща три, и Избор спрыгнул с лошади.

— Ночуем. Исин, быстро костер. И за дураком присматривайте.

Добрый Шкелет как-то по тихому уже вошел в компанию. От него больше никто не шарахался. Избор попробовал заговорить с ним, надеясь, что тот как-то сможет ответить, но тот остался безмолвным. Он понимал, что от него хотят, но говорить не мог.

— По крайней мере с советами лезть не будет — утешился Избор, сожалея все же о том, что не может поговорить с мертвецом.

Костер вспыхнул, разогнав ночь. День измотал людей. Первой не выдержала княжна. Она уснула еще не доев кусок мяса. Гаврила, традиционно сидя спиной к огню умудрился подхватить его и вложил назад в руку. Он не удержала его, и Исин уложил ее на расстеленный в стороне плащ. Гы сонно моргал, переводя глаза с одного на другого, а потом уполз поближе к княжне. Избор увидел, как хазарин хотел, было остановить его, а потом передумал. Скелет улегся рядом с дураком, словно хотел своим дырявым телом заслонить его от ветра.

Около костра стало тихо. Все расселись так, что бы свет костра не слепил глаз, а Гаврила, верный своим привычкам повернулся спиной к огню. Тихонько потрескивали ветки, сопела княжна. Гаврила потрогал рукой опухоль на затылке, поморщился.

— Эвон ты меня как шибанул. Не пожалел, значит… Не по христиански так-то…

— Я же тебе говорил, что по-христиански не умею.

Гаврила попытался кивнуть, словно он и не сомневался в этом, но у него ничего не получилось.

— Все вы язычники такие. Нет у вас уважения к человеку. Вам человека что по голове трахнуть, что в жертву идолу принести — раз плюнуть. Нет. — Он погрозил пальцем заранее отметая всякие сомнения из голов слушающих его язычников — Не зря наша вера, христианская самая милосердная….Наш Бог всех любит.

— По тебе видно, как тебя твой Бог любит. Не он ли сунул мне в руку камень?

— Пути Господни неисповедимы. Может быть и он….-необидчиво согласился Гаврила.

— Старое вино лучше нового. Старые Боги лучше новых.

— Новый день лучше старого — возразил Гаврила — Новое солнце всегда теплее греет.

Он нахмурился, но не рассердился. Он видел в Изборе не врага новой веры, а неразумного ребенка, которому можно было бы все объяснить. Не сразу, не сейчас, но…

— Что же ты на новую веру так сердит? Чем она тебе не угодила?

— Сердит? — удивился Гаврила — Да я ничего о ней и не знаю…Новая, новая… Мне и со старой хорошо!

Гаврила сорвал с сухого стебля перезимовавшего в поле метелку с семенами. Подбросил их на руке.

— Ты воин, ну да деревенскую жизнь должен знать. Вот зерно в землю бросишь, так оно землю пробьет, камень расколет, а к солнцу пробьется. А почему?

— Почему?

— А потому, что сила в нем! И вера наша христианская самая правильная! Тут ведь все как в жизни — кто сильнее, тот и сверху. Старая вера камень, а новая сквозь нее прорастет, к солнцу потянется. Вот увидишь, все так и будет. Наш бог всех любит.

Избор ткнул пальцем в Гы.

— Что, и дурака то же?

— И дурака и тебя… Всех нас. Где бы мы все были, если б не дурак? Растет Русь. Растет. Вырастает из старых одежек. И уже новые потребны. Придут новые Боги.

— Наши отцы и деды с Перуном жили и детям завещали. — Упрямо повторил Избор.

— Так ведь мы не дети малые — возразил Гаврила — Повзрослели — поумнели. Придется самим выбирать, что лучше. Не гоже все время в детской рубашонке бегать.

Гавриле было хорошо. Он чувствовал себя большим и мудрым и не важно, что говорил о не своими словами. Слова были чужие, но Исина заключенная в них была его Истиной. Он понимал то, о чем говорил и верил в это.

— А я думаю не в людях дело. Просто одни Боги по земле ходят. А другие, кто поумнее, на месте сидят — сказал вдруг Исин. Ни Избор, ни Гаврила его в спор не звали. Но хазарин посчитал, что и он должен сказать свое слово. Гаврила смотрел на него с удивлением, как на заговорившего таракана.

— Вот ваши боги все по земле шастают — туда, сюда, туда-сюда… А наши как сидели на месте, так и сидят. Нечего им в других местах делать. Кто за чужим ходит, тот своего не досчитается.

— Как же, как же… Вон к вам иудейский Бог забрел, да и стался. Потесниться пришлось вашим-то Богам.

Исин покачал головой. Ехидная язвительность Гаврилы не произвела на хазарина никакого впечатления.

— Не знаю. Я иудейского Бога не видел. Во дворце кагана он может быть и есть, но я во дворец не ходок. А наши люди с нами остались.

— А какой твой Бог? — спросил Гаврила, готовый защищать Христа от кого угодно — Ты же вроде иудей?

— Нет. А Богов у нас много — гордо сказал Исин — Есть Боги неба, ветра, рощ и дорог…

— Боги дорог? — встрепенулся Гаврила. Он увидел в его словах возможность посрамить одного язычника в глазах другого и ехидно сказал:

— Плохо иметь много Богов. Неразбериха получается…А вот если дороги пересекаются, что тогда?

Он с улыбкой посмотрел на Избора, приглашая посмеяться над простодушным хазарином., но тот в своей простоте даже не заметил ловушки.

— Много Богов — это хорошо. У нас для таких случаев есть Бог перекрестков.

Избор захохотал, а Гаврила довольно кисло улыбнулся.

— Ну главный-то Бог есть?

— Есть. Тенгри хан зовут. Сильный Бог. Бог земли и неба!

Костер, вспыхнув, озарил восторженное лицо хазарина. Оно было точно таким же, как и у Гаврилы, когда он говорил о Христе. Ощутив это, Избор сразу потерял интерес к спору. Каждый гнул свое.

— Да все одно.. — махнул рукой он — Что не говори, каждый не Богу — себе служит.

Гаврила и Исин переглянулись.

— Я служу княжне — сказал хазарин — И нужно будет — умру за нее.