Отношение к профессии «трубника» иное. Дворян среди них нет. Одинаковой с певчими дьяками степени благосостояния они достигали за счет собственных «вольных» заработков, но при этом в ополчении стояли ближе всего к дворянству. В большинстве своем «трубники» не только располагали огнестрельным оружием — пищалями, но вооружали ими и своих крепостных. Для переписи 1688 года характерны записи: дворы «в приходе Воскресения Нового у Чертольских ворот — трубника Ивана Ругандина, да у него человек Ивашка Зиновьев, оба с пищальми. Трубника Наума Миндина (двор), да у него человек Оська, оба с пищальми», или по Рождественской улице двор «трубника Ивана Филимонова, один у него человек Офонька Иванов, и тот будет с пищалью».

Следующей ступенью в развитии музыкальной жизни Москвы становятся 1660-е годы. К этому времени практически исчезают гусельники и рожешники (и среди владельцев собственных дворов, и среди московских посадских людей), вырастает число органистов, появляются как представители самостоятельной профессии барабанщики, но подавляющую массу городовых музыкантов составляют «трубники», которые теперь делятся на три основные категории.

Первая и по-прежнему самая малочисленная связана с царским обиходом. Сюда входят так называемые дворцовые трубачи, места которых часто и регулярно замещались инструменталистами из числа городовых музыкантов, создавая для последних практику своеобразных гастролей. Во всяком случае, через нее проходят такие широко известные в свое время музыканты — городовые духовики, как Иван Кушаков или Василий Мартынов. Наряду с ними существовала должность «трубников Большого дворца». Выбранные для этой должности музыканты оставались в дворцовом штате на долгие годы. Это выдающиеся инструменталисты, зачастую выходцы из тех редких в московской практике семей, где музыка являлась наследственной профессией, — Александр Бораков, Тимофей Жаблов и другие.

Другую категорию духовиков составляли военные музыканты. Вопреки традиционному утверждению, что полковые духовые оркестры впервые появились при Петре I, причем именно в Преображенском и Семеновском полках, музыкантские группы существовали при каждом полку русской армии еще в середине XVII века. Это так называемые «трубачи рейтарского строю», вроде известного своими многочисленными учениками Василия Яковлева Мотузова, или «трубники полковые».

О последних в городских документах соответственно указывалось — «трубник Артемий Филимонов сын Томосов полку Федора Зыкова» или жившие в Панской слободе, неподалеку от Крымского моста, «трубники полка Венедикта Змеева» Михайло Тихонов Складовской и Иван Васильев сын Брагин.

Военные музыканты обычно имели учеников, числившихся, насколько позволяют судить косвенные указания, на службе в тех же полках. Именно среди них можно встретить иностранных инструменталистов. Возможно, здесь сказывалась начатая еще в 1620-х годах реорганизация русской армии на западноевропейский образец и соответственно менявшийся ее обиход, к которому были приучены западные музыканты. Однако и в данном случае речь идет лишь об отдельных именах, тогда как основная масса военных духовиков продолжала состоять из русских инструменталистов.

Наконец, третью, и самую многочисленную, категорию духовиков составляли вольные городовые музыканты. На основании документов, ставших до настоящего времени известными, еще нельзя установить, как именно протекало обучение инструменталистов. Характерное для Средневековья наследование профессии в одной семье в Московском государстве, тем более XVII века, не было особенно широко распространено. Относительно свободные — по сравнению с западноевропейскими странами — условия ученичества не обязывали ученика годами оставаться у одного мастера. Он мог менять учителя, а, соответственно, при желании и профессию. Подобный свободный выбор должен был практиковаться и в профессиях музыкальных.

Но если отсутствие так называемых жилых записей — формы договоров, определявших взаимные обязательства мастеров и учеников в ремесленнических специальностях, мешает выяснить практику частного обучения, то сохранились гораздо более существенные свидетельства наличия обучения школьного, на государственной основе.

В середине XVII века в Москве действует «двор государев съезжий трубного учения», память о котором сохранилась до наших дней в названии расположенного около Поварской улицы Трубниковского переулка. Здесь велось обучение игре только на духовых инструментах — лишнее свидетельство их растущей популярности и распространения. Число учащихся было, по-видимому, достаточно значительным, поскольку помимо руководителя двора «мастера трубного учения» Савина Потапова Буракова (Боракова), который имел к тому же и частную школу, обучение одновременно вели Захарий Данилов Игумнов, Филипп Федоров Звягин, Назар Васильев Окатов, Яков Михайлов Зыбин, Захарий Семенов Мордвинов и единственный иноземец — «Литовския земли» Савелий Иванов Березитцкой, впрочем, поселившийся в Москве давно и много лет владевший двором в Бабьем городке, у Крымского брода.

Но, пользуясь понятием «трубники», городские документы не оговаривают род инструментов, на котором играли эти музыканты. Тем не менее сопоставление ряда современных свидетельств, практики «съезжего двора трубного учения» и описей личного имущества москвичей позволяет установить, что наибольшее распространение имели металлические духовые — прежде всего валторна, труба, фагот. Вслед за ними в музыкальном обиходе появляется флейта-траверз и еще позже гобой, увлечение которым приходится на рубеж XVIII века.

Время появления гобоя как инструмента вообще точно не установлено, но его совершенствование связывается именно с XVII столетием. Если прибавить к этому, что и валторна впервые была применена в оркестре композитором Ж. Б. Люлли только в 1664 году, становится очевидным, что Россия была в курсе музыкальных новинок Запада и разделяла увлечение ими. Отсюда появление гобоистов среди музыкантов Преображенского и Семеновского полков на рубеже XVIII века нельзя отнести к числу новшеств Петра, но к продолжению давно установившейся традиции.

Подобное распространение музыкальных инструментов, которые никогда не связывались с развитием русской музыкальной культуры и вообще считались появляющимися в ней только в XVIII столетии, как и национальный состав московских музыкантов, заставляет пересмотреть общепринятую точку зрения на пути проникновения в Россию западноевропейских влияний, и в частности на якобы исключительную в этом отношении роль московской Немецкой слободы. Именно с Немецкой слободой связывалось знакомство русских слушателей с так называемыми западными музыкальными инструментами, тем более с западной музыкой. По мнению многих исследователей, тщательно изолированная от русской столицы и из-за предубежденности местного населения против иноземцев, и из-за свойственной Московскому государству этого периода позиции национального изоляционизма, Немецкая слобода была связана исключительно с придворным бытом. Проникающие через ее посредство новшества ограничивались царским окружением, что существенно суживало их влияние.

Местные православные церковные приходы оказывались вообще без прихожан, на что, например, сетовали церковники Старосадского и Армянского переулков на Покровке. Еще труднее приходилось московским купцам, которых теснили западные торговцы, особенно англичане, занимавшие позиции и в Белом, и в Земляном городе.