Тот маленький инцидент стоил ей пары дополнительных дней в попытках сдать нормативы на тренажере. А он как нарочно постоянно подходил и контролировал. Симулятор полета был очень реалистичен, но ни одна из ситуаций не напоминала то, что произошло с ними теперь.

— А может, я похож на садиста? — произнес он, чуть смягчившись. — Наверно, я дал бы тебе знать, если бы это были учения.

После этого бортинженер надолго замолчал.

— Откуда выпущена ракета? — спросила Эшли, сложным акробатическим маневром посылая свое тело назад к ее креслу. Секунду она занимала положение в пространстве перпендикулярное тому, которое занимал собеседник.

— А не все ли равно? Пока сохранялась связь… в последние две минуты до удара… я слышал, что координаты ракетных пусков установили. Одна из точек — где-то в северо-западной части Германии. Шварцвальд. Другая — где-то на Балканах, горная местность. И атакованы не мы одни, а минимум три из кораблей, находившихся на орбите. Атакованы спутники класса «Гарпия» системы «Небесная сеть». Их кто-то расстреливал, как в тире.

— А тот лунный «грузовик», — спросила она, вспомнив, зачем они вообще тут оказались. — Что с ним?

— Он движется прежним курсом и идет на снижение. Он войдет в тропосферу как раз над Западной Европой.

*****

«Хьюстон, у нас проблемы», — это было любимое выражение Рона.

Оно означало приближение к некоему критическому порогу. Он его употреблял, когда напивался, и его могло вот-вот вырвать, когда не мог сдержаться в иных ситуациях, или когда просто бывал не в духе и вот-вот готовился впасть в истерику. Вполне нормальную для сидящего на успокоительных адвоката из мегаполиса, закоренелого холостяка и гедониста.

Естественно, он применял эту фразочку только в ее обществе. Потому что это была мягкая насмешка над экзотической профессией его сумасбродной GF. Сама «джи-эф» от употребления при ней этой фразы злилась, хотя и не до бешенства. Бешенство у нее вообще было трудно вызвать. Почти в любой паре она оказывалась той самой водой, которая может потушить любой пламень, хотя никто не назвал бы ее слабой или ведомой. Потушить и в хорошем смысле, загасив в конфликт, и в плохом, потушив то, что лучше бы оставить горящим.

Но сейчас Рона рядом не было, а значит, некому было произнести эту глупость. А между тем проблема определенно была.

И выражалась она в сигнале тревоги, который нельзя было выключить, как надоевший будильник (бегающий будильник был когда-то у них с Максом. Такая старая игрушка — его надо было сначала догнать, чтобы хлопнуть по нему и выключить. А еще он умел невысоко взлетать на пропеллере).

Чужих на базу проводить было нельзя, поэтому в периоды дежурства, переподготовки или бумажной штабной работы, она ночевала одна. Обычно по утрам домик будил ее медленно. Так советуют психологи. Конечно, у Рона программа «умный дом» была круче. У него она не только следила за всеми системами, не только управляла его распорядком, напоминая ему про заказ продуктов и оплату счетов (даже заказать и оплатить та могла самостоятельно), но и способна была полностью имитировать человеческое присутствие. Даже когда он бывал в разъездах, в его двухэтажном доме зажигался свет, двигались шторы, изредка включались экраны. Просто он панически боялся воров и грабителей, хотя в его районе такого не случалось уже лет двадцать.

Поставить такую систему в построенный на деньги налогоплательщиков казенный коттедж на военной базе было нельзя, да и не нужно. Тут все было проще. Только базовые функции. По утрам дом постепенно увеличивал освещенность, наполняя комнату приглушенными запахами и звуками соснового леса или Северного моря при легком бризе. А объемные картинки на стенах спальни создавали ощущение пробуждения на природе.

Но сейчас о плавности не было и речи. Нет, сигнал не рвал барабанные перепонки, но звонил громче обычного телефона. И так требовательно и настырно, что легко было проникнуться важностью.

Вначале Эшли приняла его за частный звонок. Это могла быть мама или Рейчел. Рон? Нет, он говорил у него сложное дело в Берлине, и до завтра он недоступен. Да и вообще она собиралась сказать ему, что он ей не пара, «ей надо двигаться дальше». Хотя он и сам мог опередить ее и такое сказать. Макс Рихтер? Нет и еще раз нет. К черту Макса. Пусть якшается дальше со своими дикарями. Нет, конечно, она его не сдаст, и даже попытается помочь, если он куда-то вляпается. Но и возврата к прошлому быть не может. Надо забанить и заблокировать его везде, внести во все черные списки, как она внесла его в свой самый главный — там, внутри, в сердце, в душе.

Но нет. Это был не частный звонок. Звук другой. Это была боевая тревога. Такое случалось не в первый раз. Учебные тревоги имели место каждый квартал. А несколько раз были и не учебные — когда случались крупные террористические акты в ближайших к ним секторах или угроза применения оружия… прежде всего ракетного. Тогда их приводили в боевую готовность. Хотя никогда у террористов не оказывалось ничего, против чего могли бы понадобиться орбитальные перехватчики. И наземные силы Корпуса вполне справлялись сами.

Даже невозмутимый Доминик не чесал свой клетчатый бок задней лапой, как он обычно делал по утрам, а с тревогой смотрел то на телефон с мигавшим над ним красным огоньком, то на свою хозяйку, которая, наконец, встала с постели и стояла в неглиже. И сама потягивалась, как кошка, выпрямившись во весь свой рост.

На секунду она поморщилась. Боль в низу живота напомнила о неприятном моменте жизни, который, к счастью, давно был в прошлом. Но тут же прошла, как и мысли об этом.

Чтобы снять трубку «тревожной связи», надо было не только встать с постели, но и сделать несколько шагов. Говорили, что это дисциплинировало офицеров корпуса («разжиревших сволочей и сучек», как называл их майор Коберн, сам тот еще лентяй).

Спальня была обставлена типовой мебелью из «Икеа», как и гостиная. В ней была узкая кровать, один шкафчик и две полки на стенах. В гостиной было немногим больше обстановки. А еще в домике была крохотная кухня, где можно разогреть еду, купленную в городе или в буфете, но трудно сварганить что-нибудь свое. Ну и конечно, душ.

На окнах — кремовые жалюзи. Скосив глаза вправо, Эшли узнала, что на улице тепло, а атмосферное давление пониженное. Понятно тогда, почему так побаливает голова. «Наверно, будет буря». И невидимые синоптики тут же подтвердили ее предчувствия, показав движение атмосферного фронта в сотне миль отсюда прямо перед ее глазами (Вживлять себе что-то на сетчатку Эшли не хотела и пользовалась, как многие, съемными линзами. Правда, эти последние и на ночь можно было не снимать. В них даже можно было плакать, как она несколько раз убедилась).

Здесь на материке бури и шторма случались пореже, чем на ее родном острове, но все же бывали. Прошлым летом серьезно затопило половину земель Германии, а также все страны, примыкавшие к Дунаю. И у них в Рейнланд-Пфальце дожди лили целую неделю. Даже сложная установка, которая должна была обеспечивать ясное небо над базой независимо от движений атмосферных фронтов, не смогла полностью защитить ее от непогоды. Молнии так и били рядом с ангарами и диспетчерской вышкой — конечно, снабженными защитой от атмосферного электричества.