Объяснения Серого, к великому отчаянию Ивана, были кратки.

— Исчезновение принца Кевина — твоя работа?

— Он меня толкнул.

— А турнир?

— Пришлось поломать голову…

— А что ты сделал с сэром Ингваром?

— Солнечный зайчик.

— А сэр Якоб?

— Ты бы знал, сколько масла ему на седло пришлось вылить…

— А третий?

— На него ушло всего пол-банки горчицы.

— То есть? Он ее всю съел?

— Не он, а его кобыла. И не то, чтобы съела…

— Ну а генерал Айс? Тоже горчица?

— Хм. Тут все немножко сложнее. Когда ты сказал, что в последнем поединке тебе наверняка придется сразиться с Айсом, я подумал, что в конце так близко к нему подобраться не удастся, и поэтому, не теряя времени даром, быстренько нашел в ихнем лесочке одну хорошую травку, благо она тут растет, заварил, и под видом торговца освежительными напитками споил ее ему. Правда, на то, чтобы она сработала, было нужно время, и пришлось уговорить Гарри и Санчеса, чтобы они его немножко потянули… Чтобы в самый раз пришлось.

— Ну, и?..

— Ну и получилось. Сам же видел.

— Но что за травка?

— Хорошая травка. Слабительная. Только, боюсь, перестарался я, тройную дозу ему втюхал… Зато дней пять у него будет на одну проблему меньше. Или больше. Как посмотреть.

Первой реакцией царевича было сказать, что на рыцарских турнирах все должно быть честно — и победа, и поражение, и жизнь, и смерть — этим, вроде, и знамениты они, и королевич Елисей, например, отвернулся бы от него на всю оставшуюся жизнь за такие штучки, но тут кто-то внутри него, язвительный и ворчливый, шепнул, почему-то голосом Серого, что поражение и смерть честны тогда, когда они чужие, а некоторым молодым идиотам надо завести привычку хоть иногда думать перед тем, как куда-нибудь влазить, а Волк только спасал его никчемную шкуру, за что ему в очередной раз большой спасиб и низкий поклон, а не твои душеспасительные беседы. Иван слегка оторопел, потом почему-то решил, что это — голос его совести, и не стал возражать. И только потом пришло ему в голову, что, может быть, совесть, выговорившись раньше, молчала, а к микрофону прорвался ее заклятый друг — здравый смысл. Но кто из них прав — Иванушка так и понял. Ведь не может же быть так, что правы двое? Или не прав никто?

* * *

Этим вечером дружеские посиделки в «Веселой Радуге» повторились один-в-один, лишь с той разницей, что все угощение было за счет Гарри, а вина — раза в два больше. Никто не задавал ему вопрос, откуда у минисингера деньги — все и так поняли, что выступление перед королевской семьей и придворными совсем неплохо оплачивается.

Когда гости насытились и зазвучали первые аккорды, Гарри, выдержав театральную паузу, осчастливил всех известием, что, возвращаясь с турнира, он сочинил новую песню о дамах, менестрелях и рыцарях, каковую и не замедлил исполнить под шквал всеобщих восторгов.

Среди собравшихся легкомысленных певцов и веселых музыкантов, как черный каравай на подносе с пирожными, выделялся человек в кирасе и с мечом на перевязи из дорогой кожи. Его не было в прошлый раз, но поскольку никто не тыкал в него пальцем и не спрашивал, что господин офицер делает в этом вертепе муз, Иван решил последовать всеобщему примеру, и обращать на странного незнакомца не больше внимания, чем он того заслуживал. Хотя, наверное, в этом была какая-то тайна, и уж королевич-то Елисей ни за что не прошел бы мимо…

Гарри нетрезво подмигнул Иванушке раскосым зеленым глазом, кивнув кудрявой головой в сторону загадочного гостя.

— Это — майор Мур. И он — начальник городской стражи. Вы не поверите, но у него голубые глаза, он играет на мандолине и пишет стихи. И он вам посоветует, как можно получить аудиенцию у Шарлеманя. Вам повезло, что сегодня майор смог посетить нас. Лучше него никто из нас не смог бы рассказать о дворцовых порядках, об этикете двора, о привычках короля… Эй, Мур, будь так любезен, пересядь, пожалуйста, к нам — наши гости хотели бы с тобой переговорить…

— Ну, так как, Сергий — ты со мной? — задал невинный с виду вопрос царевич на следующее утро.

— Разумеется, — отрок метнул на Ивана настороженный взгляд — похоже было, что его почти звериное чутье шепнуло ему о чум-то нехорошем.

— А ты помнишь, что говорил вчера Мур?

— Это ты на что намекаешь? — на всякий случай обиделся Волк.

— Да нет, ты что, я вовсе не об этом… — смутился Иванушка от этой малости. Да и, честно говоря, чтобы его смутить, многого и не требовалось.

Волк смягчился, но напряжение его не покинуло.

— Так о чем это ты?

— Ты, кажется, очень привязан к этой бесформенной рубахе?

— Это — элегантная мешковатость, — парировал Серый.

— К этим стоптанным сапогам?

— Они почти новые. Ты же сам мне их пожаловал в день нашей встречи.

— К этому нелепому ремешку на голове?

— Санчес сказал, что это называется хайратник, и что у них в школе это было очень модно.

— Сергий, Мур сказал, что аудиенцию у Шарлеманя могут получить только высокородные дворяне, а чтобы сойти за такого, тебя нужно разодеть по последней мюхенвальдской моде, — мстительно напомнил Иван, с особым смаком выговорив «разодеть».

Он все еще не мог простить Волку своего вчерашнего переодевания.

Во время турнира Серый сполна навидался моделей придворного платья летнего сезона, и поэтому предложение друга произвело на него такой предсказуемый эффект.

— Ты хочешь, чтобы я выглядел как какое-нибудь вондерландское чучело?!

— Почему — «чучело»?

— Ты что, не видел, что они носят?!

— Видел. Вполне приличные наряды.

— Приличные?! Ты что — издеваешься?!

— Нет, что ты, что ты, я же как лучше стараюсь…

— Лучше?! Терпеть не могу всякие дурацкие тряпки!

— Это не дурацкие тряпки. Это — образец тонкого вкуса.

— Я не собираюсь их есть! А наряжаться вообще ненавижу! Ты можешь представить меня в этом?!.. Да я лучше свою рубашку лишний раз выстираю! Ты видел, какого цвета у них поддевки?!

— Что?

— Ну, это… — разбойник беспомощно взмахнул руками около своей персоны. Иван, кажется, понял, что имелось ввиду.

— Это не поддевки…

— Тем более! Это уже даже не поддевки! А что они носят вместо нормальных штанов?! А что у них на шее? Я на себя ЭТО не надену!!! За кого ты меня принимаешь?! Только слепые идиоты могут носить такое!!!

Иванушка слушал негодующие вопли Волка и торжествующе ухмылялся, чувствуя себя наконец-то отомщенным.