Все это было неприятно царю Борису, но пока что казалось не столь серьезным, каким станет позднее. Появление «царевича» в землях князей Вишневецких логично укладывалось в старый конфликт с ними по поводу пограничных сел, сожженных по приказу Бориса Годунова.

Видимо, от своих агентов царь Борис узнал и другие, биографические подробности о человеке, выдававшем себя за царевича: что это бывший чернец, служивший у патриарха Иова в Чудовом монастыре. О службе у патриарха самозванец хвастался открыто и не скрывал имени Григория Отрепьева, под которым его знали в Москве. Знали, например, об этом его спутники — Варлаам Яцкий и Мисаил Повадин, ушедшие вместе с ним весной 1602 года на богомолье в Святую землю.

Как воспринял царь Борис Годунов известие о «воскрешении» царевича Дмитрия? Ответить на этот вопрос важно для психологической картины того давнего дела. Сотни глаз следили за царем, пытаясь понять, не чувствует ли он свою вину. И кажется, Борис дал повод для разговоров.

Позднее, при царе Василии Шуйском, даже русские дипломаты будут уверенно говорить: «А про царевича Дмитрея всем известно, что он убит на Углече, по Борисову веленью Годунова»105. Но откуда родилась такая уверенность? Источники, враждебные царю Борису, пишут о сильной кручине, напавшей на него по получении известия о появлении царевича в Литве. Как всегда, не пропустил возможности уличить Бориса Годунова автор «Нового летописца», посвятивший этому специальную статью: «О том же Гришке Отрепьеве, како весть прииде из Литвы». Автор летописи записал: «Прииде же весть ко царю Борису, яко объявися в Литве царевич Дмитрей. Царь же Борис ужастен бысть». Далее описаны меры, принятые гневающимся самодержцем: заставы по литовскому рубежу, посылка «лазушника в Литву проведывать, хто есть он». Но сведения, полученные от агента, немного успокоили царя Бориса. В Москве узнали Григория Отрепьева, поэтому царь «о том посмеяся, ведая он то, что хотел его сослать на Соловки в заточение»106.

В сообщении летописца содержится слишком краткое и намеренно упрощенное изложение событий. От времени получения в Московском государстве первых известий о появлении самозванца до момента перехода вооруженным отрядом царевича Дмитрия границы двух государств прошло немало событий. Их внимательный разбор показывает, что Борис Годунов отнюдь не терял самообладания, а принимал самые разнообразные меры. Вряд ли царь Борис верил в возможность потери трона — в оценке действий того периода на нас влияет знание последующей истории.

До определенного времени главной угрозой были дипломатические последствия появления самозванца. Чем же могли ответить в Московском государстве? Царь Борис Годунов в это время сам оказывал поддержку шведскому принцу Густаву (сыну свергнутого короля Эрика XIV и двоюродному брату короля Сигизмунда III), жившему на уделе в Угличе107, и прекрасно понимал, как можно пустить в ход такую козырную карту в дипломатической игре. Русский царь был готов снарядить войско в помощь шведскому королевичу, чтобы тот добывал свой трон. Но принц Густав не хотел ввязываться в войну со своей родиной. Ждал ли Годунов подобных действий в поддержку выдуманного московского царевича от короля Речи Посполитой? Трудно сказать. Ведь это означало бы прямое нарушение договора о перемирии с «Литвой» и неизбежную войну вместо общего «стояния заодин» против «поганцов», как договаривались при заключении перемирия в 1602 году108.

В середине мая 1604 года в Москве готовились к другому военному столкновению — с Крымским ханством. О серьезности таких приготовлений говорит многое. В конце 1603-го — начале 1604 года заметна дипломатическая активность, связанная с обменом посольствами с крымским царем, Персией (Кизылбашами), Англией, грузинскими царствами. Царь Борис посылал своих воевод на Кавказ «воевать Шевкалы» (земли кумыков-мусульман на северо-востоке Дагестана, вокруг Тарки — центра Тарковского шамхальства)109. Очень скоро сторожи на границах стали замечать крупные татарские разъезды, обычно появлявшиеся перед набегом: «а татаровя конны и цветны (то есть в «цветном», золотом платье. — В. К.) и ходят резвым делом одвуконь; а чаят их от больших людей». Потом и отправленные в Крым послы князь Федор Барятинский и дьяк Дорофей Бохин подтвердили, «что крымской царь Казы-Гирей на своей правде, на чом шерть дал, не устоял, розорвал з государем царем и великим князем Борисом Федоровичем всеа Русии, вперед в миру быть не хочет, а хочит идти на государевы царевы и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии украины»110. За этим последовал созыв земского собора (первого после избирательной кампании 1598 года), принявшего решение о войне с Крымом111.

Царь Борис Годунов снова был готов отправиться во главе войска воевать «против недруга своего крымского царя Казы-Гирея». Начались масштабные приготовления к войне, включавшие составление росписей войска, «наряда» (артиллерии) и обоза, полковые смотры, верстание новиков, набор казаков на службу. В Серпухове просматривали «зелье, и свинец, и ядра, и всякие пушечные запасы». Специальные воеводы и «головы» были отправлены на оборонительную засечную черту в калужских, тульских и рязанских землях: «засек дозирати и делати». Однако внезапно все приготовления были отменены — как было объявлено, по вестям всего одного выходца-полонянника, татарина из Свияжского уезда, бежавшего из плена в Крыму и рассказавшего 30 мая 1604 года в Москве, «что крымскому царю на се лето на государевы… украйны не бывать». Как лаконично сообщают разрядные книги, царь Борис Годунов «по тем вестем поход свой государев отложил»112.

Разрядные книги умолчали о других, более серьезных обстоятельствах, связавших возможный поход крымского царя с действиями самозваного царевича Дмитрия в Речи Посполитой. Детали были обнародованы позднее на сложных переговорах с послами Речи Посполитой в Москве в 1608 году. Московские дипломаты припомнили, как «ведомо учинилось царю Борису и Крымской Казы-Гирей царь к нему с посланником своим писал, что государь же ваш Жигимонт король накупал на Московское государство Казы-Гирея царя и с ним о том ссылался, писал к нему х Казы-Гирею царю с гонцом своим с Онтоном Черкашенином, и словом приказывал о том же воре чернце о Гришке Отрепьеве, что буттось в его государстве в Литве царевич Дмитрей, сын государя царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, и бутто его государь ваш Жигимонт король отпускает на Московское государство войною и с ним посылает рать свою; чтоб Крымский царь дал ему помочь и послал на Московское государство рать свою, а от того хотел дати дань многую казну, чего царь попросит, и обещался с ним быти в дружбе»113.

Вот в такой поворот событий уже нельзя не поверить. Приезд крымского гонца с вестями от царя Казы-Гирея об устной просьбе короля Сигизмунда III поддержать планировавшийся поход царевича Дмитрия в Московское государство действительно мог быть основанием для разворота всей политики царя Бориса Годунова с востока на запад. Но объявить правду тогда не могли, поэтому, отменяя крымский поход, в разрядах сослались на расспросные речи кстати подвернувшегося свияжского татарина114.

С сентября 1604 года начались военные приготовления для защиты Северской украйны. Сам царь Борис Годунов и поддержавший его патриарх Иов были вполне уверены, что им удалось назвать имя настоящего преступника — Григория Отрепьева. В Москве первоначально узнали, «что тот вор розстрига, збежав с Москвы, объявился в Литве в Киеве и во Львове, и дьяволским учением стал называтися государским сыном царевичем Дмитреем Ивановичем Углетцким»115. Подробностей о совместных планах Лжедмитрия и Мнишков царь Борис Годунов знать не мог. Но доходившие до Москвы вести об агитации от имени царевича в украинных городах Московского государства были восприняты очень серьезно. Не дождавшись прямого ответа сначала от литовских магнатов, потом от киевского воеводы князя Константина Острожского, в Москве решили не только продолжать дипломатическое давление на Сигизмунда III, но и готовиться к отражению похода под знаменами Лжедмитрия.