— Я не могу с ними контактировать.

— Ну найдете кого-нибудь… Хоть эту вашу любовницу…

— Кого-кого?

— Вы знаете, о ком я говорю.

— Вам, возможно, известно больше нежели мне.

— Когда я его украду, я позову вас посмотреть на ребенка, чтобы вы все поняли. Хорошо?

— Я надеюсь, что вы не будете совершать противоправных действий.

— Но мне нужна ваша помощь. Нужна машина с вами за рулем.

— Да где же я ее возьму?

— Попросите у вашего Виктора Николаевича на три часа только. И с измененными номерами КГБ.

— Какое отноше…

— Я дочь и жена контрразведчика. И сама лейтенант. Но это не для разглашения.

— Это вы можете кому угодно рассказывать. Но не мне.

— Вы отказываетесь?

— У меня нет возможностей.

— Мой муж в предынфарктном состоянии. Вы обязаны мне помочь. Нужна машина без шофера и со сменными номерами. Они вывезут его гулять, тут я налечу как вихрь… Они не могут же не гулять с ним!

— Тамара Геннадиевна, ну мы не на Кавказе же! Не в диких горах! Кругом люди! Это киднеппинг! Похищение!

— Я это сделаю, я вас уверяю. Это мальчик нашей Маши, не говоря о том, что это ваш родной ребенок. Я это сделаю и пешком. У меня приготовлено все приданое, я привезла из страны. Все соседи знают, что Маша погибла, а что ребеночка пока что не отдали нам. Понимаете, НАМ! Я вам его вручу.

— Не надо.

— Что не надо? Вам своего ребенка не надо?

— Тамара Геннадиевна, не надо вот все это громоздить…

— Я не сплю уже семь суток.

— Оно и видно.

— Ну, вежливостью вы никогда не отличались…

— Это не может быть наш Сережа.

— Сережа-Сережа, я вас уверяю. Я познакомилась с одной глубоко несчастной женщиной, которая родила в этом роддоме и которой сказали, что ее ребенок умер. Сейчас она под чужим именем устраивается туда няней, чтобы все выяснить, поднять все документы, проверить все варианты. Ее ребенка продали!

— Так…

— Я нет, я не сошла с ума, как это вам кажется. Я потом позвоню вам и приглашу вас поглядеть на ребенка. Это будет очень скоро! Ребенок Маши украден!

— Я повторяю, не делайте этого! Я вас ни в коем случае не поддержу!

— Ну хорошо. Я решилась. После Маши мне ничего не страшно. Вы знаете, она вчера приходила ко мне.

— Так.

Точно. Сбрендила теща. Ужас.

— Приходила ко мне во сне и сказала: сын не он, сын не он.

— Ну что ж… Извините, мне надо бежать.

— Я понимаю, вы бежите к своей любовнице. Она всегда торопится.

— Ну что, кто, что за бред.

— Мне Маша про нее говорила.

— Во сне явилась?

— Нет, по телефону жаловалась. Незадолго до родов. Каждый день, говорит, каждый день он с ней… Какая мука… Он с этой Лариской. Он без нее не обойдется уже никогда. У них на работе завелась жаба.

— Что, кто, кто сказал? Бред какой-то опять.

— Может, поэтому Маша и умерла. Не хотела больше жить. Родила, оставила ребенка жить, а сама умерла. У Маши была очень сильная воля.

Сергей заорал со слезами неожиданно для себя:

— Нет! Нет! Ну вы что! Ну вы что, в самом деле, совсем меня доконать хотите? Я во всем виноват? Какая… черт ее знает… Кого вы мне припишите еще?

— Лариска, Лариска. Дьявол Лариска, которая у всех сосет, чтобы ее не выгнали с работы.

— Разведчицы, ё… вашу мать!

— До свидания, Сережа, поглядите на себя в зеркало.

Из зеркала смотрело совершенно красное лицо, искаженное, глупое.

Сергей и Алина приехали на машине к роддому.

— Так. Бери чемоданчик.

Тот самый Машин чемоданчик. Теперь в нем детское приданое.

— Я не могу. Возьмите вы.

— У меня торт и вино.

— Я не возьму.

Пришлось волочь все вместе.

Сидят в приемной и ждут, пока им вынесут одетого ребенка.

Молчат.

Наконец, упакованное сокровище выплывает на руках у пьяноватой няньки Софьи Станиславовны.

Зося бормочет, глядя на бутылку в руке Сергея:

— Ну как на отца похож, ну вылитое лицо!

Сергей сует ей деньги в карман, торт в руки.

Она перехватывает у него самое главное, бутылку, смотрит на этикетку:

— Пусть жизнь у вас заладится, сладкая будет и крепкая, как этот напиток!

Вышли из подъезда, у Сергея на руках ребенок.

Им вслед несется льстивый голос:

— Три звездочки пусть будет!

Алина пропустила вперед Сергея, задержалась в дверях и слышит еще фразу:

— Ни в мать ни в отца.

И ответ медсестры:

— Бывает.

Едут в машине. Сергей держит на полусогнутых свое сокровище. Алина почти не видит ребенка. Ему-то уже две недели. Наверное, вырос.

Сергей положил дитя в кроватку и тут же умчался на работу.

В холодильнике, однако, стояло молоко, два пакета, затем кефир, на столе в вазе лежали яблоки.

Когда Сергей успел все купить?

После того раза, когда Алина принесла полтора кило сосисок и больше ничего (но и чека не принесла, сказала, что ей купила подруга, которая чек не взяла, ее Алина не предупредила, чтобы не вызывать подозрений), и выглядела несчастной и больной, сразу легла, ничего не поела, Сергей неожиданно стал сам заботиться о провианте. Где-то что-то доставал. В обеденный перерыв? Приходил он как часы, в половину девятого.

Алина развернула ребенка, посмотрела.

Господи! Исхудал как! Совершенно не узнать человечка! Один носишко торчит. Изменился.

Или это не он?

Он: худой, полупрозрачный. На голове несколько прилипших пружинок.

У них у обоих это было.

Взрослый стал.

Обмыла грудь, личико ему, все тщательно протерла ваткой, все.

Прислонила к груди.

Лежит не сосет. Что такое! Хлопает губешками, но сосательных движений не делает. Отвык!

Это он, МОЙ.

Слабенький, аппетита нет.

Не знала, что делать.

— Ешь, маленький! Надо есть, Васенька!

Почему-то он уже стал Васенька. Был «мой», стал Вася.