— Не очень.

Берит полностью открыла дверь аквариума и вошла.

— Тебе надо поесть, — весомо произнесла она. — Да и вообще, как ты можешь работать в таком беспорядке?

— Что такое? — удивилась Анника, подняла голову и осмотрелась. Ей стало стыдно, хотя она не увидела ничего особенного. — Что здесь не так?

— У тебя же есть вешалка, — сказала Берит, развешивая на крючки одежду. — Ну, вот так уже лучше. В кафетерии сегодня дают лазанью. Я заказала две порции.

Анника вышла из Сети, заблокировала компьютер, чтобы никто в ее отсутствие не смог войти в систему и прочитать ее записи или отправить с ее адреса подложную почту.

— Что ты сегодня делаешь? — дипломатично спросила Анника, чтобы отвлечь внимание коллеги от учиненного в ее комнатке беспорядка.

Берит временно откомандировали из редакции криминальной хроники в отдел политики — в преддверии выборов в ЕС.

— До посинения работаю с документами, — вздохнула Берит. — В них ничего нет, но их оформляют, рассуждают о различиях партийных программ и ищут оттенки смысла там, где его никогда не было.

Анника рассмеялась и вслед за коллегой вышла в коридор.

— Я видела рубрику тайных игр в ЕС — что-то вроде грубозернистой фотографии на витрине Розенбада.[1]

— Ты слишком долго здесь работаешь, — вздохнула Берит.

Анника плотно закрыла дверь и пошла за кофе. Мир в глазах Берит был понятен и надежен, пол прочен — она никогда ни в чем не сомневалась.

В кафетерии было малолюдно и темновато. Свет проникал только из ряда окон. Посетители были неразличимы — черные силуэты на фоне сумрачного дня под фарфоровым небом.

Они расположились у окна с видом на редакционную парковку, поставив на стол дымящиеся порции разогретой в СВЧ лазаньи.

— О чем пишешь? — спросила Берит, открыв пластиковую тарелку.

Анника подозрительно покосилась на пасту.

— Об убийстве журналиста, — ответила она, — а также о взрыве самолета на базе Ф-21. У полиции есть подозреваемый. Уже много лет.

Берит удивленно вскинула брови, отправляя в рот объемистый кусок фарша, и поощрительно взмахнула освободившейся вилкой.

— Его прозвище Рагнвальд. Он из Торнедалена. Сначала уехал оттуда на юг, потом вернулся домой и стал террористом, бежал в Испанию, вступил в ЭТА.

Берит не скрывала скепсиса.

— Когда же все это было?

Анника откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Началось это в конце шестидесятых.

— Угу, — пробурчала Берит. — Такой милый революционер. Были такие, они мечтали принести массам свободу с помощью практического терроризма. Но это вне круга наших интересов.

— А каков был твой круг?

— Вьетнамский бюллетень, — сказала Берит и принялась собирать масло со дна тарелки. — Там я начинала как журналистка. Я тебе об этом не рассказывала?

Анника быстро покопалась в своей ставшей слишком короткой памяти.

— Какие круги заинтересованы в практическом терроризме?

Берит с сомнением смотрела на недоеденную лазанью.

— Ты действительно хочешь знать?

Анника уверенно кивнула. Берит вздохнула и отодвинула от себя тарелку.

— Я принесу кофе, — сказала она и встала из-за стола.

Анника осталась на месте и смотрела на коллегу, вставшую в очередь к кофейному прилавку. Коротко остриженные волосы слегка топорщились на затылке. Весь вид Берит являл собой терпение. Анника улыбнулась, когда Берит вернулась с двумя чашками кофе и двумя пряниками.

— Ты меня балуешь, — сказала Анника.

— Расскажи мне о своем террористе, — попросила Берит.

— Расскажи мне о шестидесятых, — возразила Анника.

Берит осторожно поставила чашки на стол и испытующе посмотрела Аннике в глаза.

— Ладно, — согласилась она, села, положила в чашку два куска сахара и стала размешивать его ложечкой. — Значит, дело было так. В 1963 году произошел официальный разрыв между Коммунистической партией Советского Союза, КПСС, и Коммунистической партией Китая, КПК. Этот раскол сильно повлиял на все коммунистические организации в мире, и мы тоже не остались в стороне. Шведская коммунистическая партия, ШКП, раскололась на три фракции.

Она взмахнула указательным пальцем левой руки.

— Правой фракцией руководил К.-Х. Херманссон. Эта фракция дистанцировалась как от сталинистов, так и от маоистов, превратившись в партию старых добрых ревизионистов, которых мы можем с полным правом именовать социал-демократами. Сейчас это левая партия, которая имеет в риксдаге десять процентов мест.

Берит сделала глоток и взмахнула в воздухе средним пальцем.

— Теперь перейдем к центральной фракции, — сказала она. — Ею руководил главный редактор «Норшенсфламман» Альф Лёвенборг, который продолжал придерживаться просоветской ориентации.

Дальше в ход пошел безымянный палец.

— Левая фракция, ведомая Нильсом Хольмбергом. Эта фракция симпатизировала китайцам.

— Когда все это происходило? — спросила Анника.

— ШКП раскололась после своего двадцать первого съезда в мае 1967 года, — ответила Берит. — Партия стала называться «левая партия» — коммунисты, левая фракция откололась и образовала Коммунистический союз марксистов-ленинцев, КСМЛ. Потом пошло-поехало. Вьетнамские события, Кларте, мятежи, революции — все это росло как грибы после дождя. Наш шестьдесят восьмой ознаменовался занятием общественных зданий и мятежом в Упсале. Фактически это было самое худшее — беспорядки в Упсале. Нам все время угрожали.

Она подняла руку и поднесла к уху воображаемую телефонную трубку:

— «Если вы не явитесь к массам, чтобы выслушать их критику, то к вам придут товарищи и приведут вас силой».

— Чудесные ребята, — сказала Анника. — Это и были маоисты?

— Знаешь, на самом деле с настоящими маоистами никогда не было проблем. Они всегда задавали себе вопрос: что на нашем месте сделал бы «великий кормчий»? Стал бы он предпринимать те или иные действия во имя революции? Если ответ был отрицательный, то они отступались. Самые худшие — это охвостье, подонки, присосавшиеся к движению, это они прибегали к терактам, сеяли массовый психоз, плодили секты.

Она посмотрела на часы.

— Мне надо идти, — сказала Берит. — Партия защиты окружающей среды обещала в тринадцать часов выступить с инициативой относительно рыболовных квот в Балтийском море.

Анника театрально зевнула.

— Ну а ты, — Берит встала, убрала со стола тарелку и чашку и бросила в мусорную корзину, — пиши о своем убитом журналисте, а мы будем мусолить куда более важные вопросы — о безвинно убиенной треске.