вышел третий, самый щуплый, а затем, сделав своим жест, мол погуляйте, без спроса уселся рядом со мной, тут же закурив. Сделав несколько затяжек и не глядя на меня, студент заговорил, — Ты, видимо, не въезжаешь, я тебе сейчас тему мирно и тихо попробую разъяснить. Мы сейчас не в твоем селе сидим, сечешь? Тут раз на раз не разбираются, это Стакомск…

— Да мне насрать, Стакомск-Х*ёмск…, — досадливо мотнул головой я, отчаянно желая, чтобы вся эта троица потерялась.

— Потому и слушай, — миролюбиво кивнул мой нежеланный собеседник, — Влипать никому желания нет, а также узнавать, что у тебя там за способки. У тебя, у Миши, у Пети, сечёшь? Дураков тут не водится, особенно когда речь за лавэ. Часики свои видишь? Циферки там на них? Печальные, да? П**дец какие печальные? Мы можем их сделать еще хуже.

Дюжина очков из 100 — это на 38 меньше кошмара любого студента во всем городе. Получаешь 49 хотя бы раз в жизни, и всё. Ты уже на карандаше, как социально неадаптированный и не желающий адаптироваться неосап. А уж мои значения — это просто труба. Один шаг до расстрела. Ну, если думать, как юный, но опытный дилер, пытающийся мягко вышибить конкурента со своего поля.

— А теперь ты подумай, — почти нежно проговорил я, бросая на сидящего рядом прямой взгляд, — Вот вы меня видите, мои 12 очков, видите, что у меня на лице. И вы подходите ко мне с такими словами. Пусть даже с уважением, базара нет, но с такими словами и… с открытыми лицами. Как это называется, а, паря?

От неожиданности парень аж бычок выплюнул, а затем посмотрел на меня. Я улыбался. По-доброму, от души, так, что заново треснула в двух местах губа, тут же начав сочиться кровью. Наверное, вкупе с бело-синей кожей и черными провалами вокруг глаз это смотрится просто зашибенно. Как и со всем остальным, потому что на мне буквально живого места не было после вчерашнего мордобития в зале. Чтобы ему совсем хорошо стало, я пальцем оттянул ворот свитера, демонстрируя активированный экзоскелет.

Молчание затянулось, поэтому заговорил снова я.

— Мы, пацан, живём в великой, свободной и богатой стране, населенной справедливыми и добрыми людьми. А знаешь, что такие люди обязательно делают перед тем, как кого-нибудь расстрелять? Они его допрашивают, понимаешь. Они интересуются, как он дошёл до жизни такой. Им это важно. А человек, если у него есть язык, пальцы там не сломаны, кивать может или, ну… я не знаю, хотя бы моргать, да? Человек отвечает. Ты, видимо, еще никого не доводил до стенки, поэтому тут со мной и сидишь. А теперь второй момент, над которым тебе тоже стоит подумать. Ты пришёл ко мне, сказал за три копейки. Я говорю за пять. Пришёл бы ты от кого-нибудь, то на мою цену писанулся бы без вопросов. «Сяпа» у тебя и твоих разлетится и по 20, как разлетается сейчас. Но у вас нет денег выкупить у меня всё по пятёре, потому что вы не рулите тут банкетом, а просто работаете. Да? …позови старшего. Мы с ним договоримся.

Минута тишины, старательно произнесенное «я тебя услышал», сказанное почти что мужским голосом, и парень удаляется, уводя с собой подпевал.

По пути из университета сквозь суету рабочих, устанавливающих новую ограду и высаживающих снесенные недавней стычкой деревья, вижу понурую Галкину, конвоируемую двумя желчнолицыми дамами в «воронок». Рита угрюмо тащит два больших чемодана. На минутку поражаюсь превратностям судьбы: гопарь-пушер со своими подельниками скорее всего будет полностью проигнорирован законом, несмотря на то что мои часы записывают звук круглосуточно, а вот наш бывший комсорг встряла по самые свои уши, причем чисто за страстное желание горячей мужской любви. С другой стороны, её же не в тюрьму, а явно на перевоспитание забирают, с вещами же!

Но все равно ирония судьбы: пушер целый и живой, а комсорг, клавшая три года своё большое сердце на алтарь коммунизма, — в клинику!

Отмудохали меня вчера просто зверски. Алеша, мать его, как и обещал, начал тихонечко, да так, что я, через пару минут ловли от него несильных шлепков, лишь шатающих моё худосочное тело, смог неловко сунуть ему пару раз по ребрам, целиком и полностью купившись на медведистые неспешные махи спецназера. Однако, эта сволочь лишь разогревалась и искала предел. Мой предел. Затем я начал летать по всему залу.

Каждый раз он выжидал, пока я поднимусь и обозначу атаку (я их проводил, а не обозначал!!), а затем, поймав в начале движения, быстро тыкал пару раз туда, где цвет кожи еще был довольно белый, а потом вновь отправлял в полёт. И всё это проделывал, не прекращая ни на секунду объяснять, что я делаю не так. По его словам получалось, что легче Изотова убить лопатой, а затем зачать нового, чтобы обучить как положено. Это злило, я вновь кидался, вновь летал…

Но вообще — мне понравилось. Здорово встряхнула меня эта взбучка. Конечно, разденься я догола и работай Колдун во всю силу, то тут бы шансы были равными — кто по кому попал, тот того и угробил. А так прошло всё более-менее нормально, каждый получил что хотел. Большинство «когтей» — зрелища, Алексей — терапию, а я впервые в жизни увидел и понял, как двигается и действует боевой неосап в обстановке, приближенной ну… к схватке. Обычно-то как бывает? От меня не ожидают ничего особого, а я херак — и выдал. Так и живём. Жили.

Но так жить нельзя. Так что будут получать по морде, качать мышцу и расти над собой как личность, неосап, ну и матереющий убийца на сдачу. Пригодится.

В общаге было хорошо и тихо, я уж начал внутренне расслабляться, мечтая о том, как упаду на кровать варёной соплей, но чего было не судьба — того не судьба. Проходя мимо вахтёрской, я был ухвачен сухой старческой рукой. На другом её конце была Цао Сюин. Жутко уставшая Цао Сюин.

— Ты идёшь со мной…, — зловеще проскрипела она, потянув меня за собой.

По мозгам тут же ударила флешбяка о том, как её потомок в одной майке точно также утягивала меня во тьму своей комнаты для зверского и деловитого лишения девственности, но увы, все свои силы, включая моральные, я полностью потратил в институте. Философски подумав о том, что в молодости надо попробовать всё, а еще