– Завтра постарайтесь повторить алфавит. Повторение пройденного – обязательный элемент обучения, который вы должны уметь выполнять самостоятельно, – говорю строгим тоном, пытаясь скопировать интонации своей школьной учительницы. Эх, жаль, что они не учились в школе двадцать первого века! Нет у них рефлекса на специальный учительский тембр голоса!

Хотя, признаться, я сильно устал за эту лекцию. Никогда не думал, что знаю столько о правилах французского языка. И что мой первый в жизни урок окажется таким психологически выматывающим. Так что да, и правда пора сворачиваться.

– Оревуар, месье, – делаю почти уставной кивок и собираю плакаты со своими картинками.

Перед самым выходом порутчик жестом остановил меня.

– Да, кстати, Серов! Шпион-то настоящий оказался. Тайная канцелярия довольна нашей ротой, – скупо улыбнулся Нироннен и отрывисто бросил: – Ступай.

Нет, мне не пришлось стирать портки и кальсоны за Ниронненом. Этим занималась фрау Марта, жена хозяина дома, где квартировал подпорутчик. И с его лошадью мне не пришлось возиться – этим занимался Герман, хозяин дома. Он, конечно, номинально был помещик и владетель ажно двух крепостных семей в деревне, но тем не менее своими лошадьми и лошадью Мартина Карловича занимался сам, лично. Детей у них в доме не было: обе дочери вышли замуж и проживали в соседних деревнях, а единственный сын по достижении семнадцати лет ушел служить в Рижский драгунский полк. И Герман старательно, как заправский берейтор, обучал для сына коней. Да и вообще лошади были его страстью, потому он с первого взгляда опознал во мне дилетанта и близко к конюшне не подпускал. А я, в общем-то, особо и не настаивал.

Короче говоря, номинальные обязанности денщика с меня сняли хозяева дома. А я целую неделю был при Нироннене чем-то вроде писаря и адъютанта. Ходил за ним тенью да записывал в планшетку все, что он прикажет. Кстати, местный русский письменный язык – это ужас какой-то. Так что по вечерам я учил господина порутчика вместе с Фоминым французскому, а на завтрак и обед Мартин Карлович учил меня местным правилам письма. Ну как – учил? Сам-то Нироннен русскую грамоту выучил не так давно с помощью ротного писаря. Потому он мне просто давал на вычитку документы, которые я брал за образцы. И, честно говоря, я чуть не свихнулся от обилия всяких буков «i», твердых знаков и ятей с ижицами. Пытался уловить закономерность, понять, по каким правилам их ставят – и не осилил. Похоже, все эти буквы писари тут ставили наугад. За орфографические ошибки ни с кого не спрашивали, писали кто во что горазд. Мол, как слышу – так и пишу. А так как в России говоров много, то и различных написаний слов тоже изрядно. Москвичи пишут так, вологодцы – эдак, астраханцы – сяк, курляндцы и эстляндцы вообще заполняют речь германизмами, а питерцы щедро сдабривают всю эту кашу своими любимыми буквами «т» в самых неожиданных местах. Питтербурх, Петербурк, Питерсбург, Сан-Петербур, Санткт-Питтерсбурх… Как только ни коверкали название столицы. При этом за ошибки в написании Мартин Карлович запросто мог отвесить затрещину. И попробуй докажи, что я-то пишу правильно, как меня учили в школе, а вот автор образца – олень. На документе, что взят за образец, подпись офицера. Настоящая, с вензелем. А на моих школьных правилах печати и подписи нету. И то – где ж я им учебник две тысячи пятого года выпуска возьму?

В основном бумаги, которые мне приходилось писать, касались материально-технического обеспечения роты. Казалось бы, что такое рота? Ан нет, все-таки полтораста человек – это уже целая структура. По утвержденным и спущенным сверху нормам, на которые полку по идее выделяются деньги на жалованье, в роте должно быть: шесть капральств по двадцать четыре человека – это шесть капралов и сто тридцать восемь солдат, всего сто сорок четыре нижних чина; плюс два барабанщика и прапорщик – это знаменосец, от слова «прапор» – знамя. Только сейчас по факту были лишь барабанщики, по одному на деревню. Прапорщик вместе со знаменем роты находился в штабе батальона при майоре Небогатове. А сам майор со штабом батальона находился при штабе полка. В Риге.

Еще по штату положено три ундер-офицера. Их по новому уставу от весны 1756 года надо было бы переименовать в сержантов, но в мае пришло распоряжение не переучивать на новые уставы, ибо есть риск не успеть это сделать. Потому конкретно в нашем полку нет ни ефрейторов, ни сержантов, одни только ундер-офицеры. По факту же в роте комплект был только капралов. Их было как раз шесть. Солдат было сто десять вместо ста тридцати восьми. Вместо трех ундер-офицеров – один, Александр Степанович Фомин. И я за неделю так и не понял, какие у него обязанности. Капральствами командуют капралы, ротой – капитан, полуротами – подпорутчики, вместо и тех и других сейчас отлично справлялся подпорутчик Нироннен… Где будет место сержантов при полной штатной комплектации роты?

Офицеров должно было быть четверо – капитан, порутчик, два подпорутчика. В наличии же был только один Мартин Карлович. Остальные – либо тоже в Риге, либо их и вовсе не было по штату. Насколько я понял, весь офицерский корпус лето проводил при штабе дивизии генерала Лопухина, участвуя в балах, приемах и прочих важных для молодого дворянина делах. А распределить этих офицеров по батальонам и ротам у полковника Макшеева то ли времени не было, то ли желания. Впрочем, такая же ерунда была в Шведскую кампанию пятнадцать лет назад. Там тоже офицеры прибыли в батальоны и роты непосредственно перед выступлением в поход.

Также к роте были приписаны несколько нестроевых должностей. Например, ротный писарь, чьи обязанности сейчас частично выполнял я, потому что сам писарь находился вместе с прапорщиком при штабе батальона. Цирюльник, он же ротный лекарь, – тот самый благообразный старик, что выхаживал меня в лазарете. Цирюльник, надо же! Здесь это, оказывается, медицинская должность. В его обязанности входило все, связанное с санитарным обеспечением роты. То есть особенно ничего. Солдатики, чай, не дети малые, сами справятся. Вот заболеют – тогда будет работа у лекаря, ага. Справедливости ради, его припарки неплохо помогли моей истерзанной спине тогда. То есть именно как лекарь он весьма даже неплох. Повезло.

Еще были к роте приписаны плотник и фуриер. Штатный плотник был, по сути, чем-то вроде главного инженера роты. Потомственный горожанин, из купеческого сословия. Сам никогда ничего руками не делал, но при этом весьма неплохо руководил. Это я узнал на постройке учебных редутов, когда мы забабахали себе полигончик. Так-то грамотный мужик, голова варит. Да и схемы палочкой на земле может нарисовать такие, что даже совсем неграмотному солдату понятно, что делать, где копать и куда втыкать бревна. Ну а фуриер – это от слова «фураж». Снабженец. По идее, через него должно проходить жалованье, он должен закупать провиант на роту и все такое прочее. Разумеется, наш ротный фуриер тоже находился в Риге. Вместе с ротным каптенармусом. Вот еще радости – снабженцам в деревне глухоманской квартировать! Хотя, справедливости ради, свою работу они делали. В глаза я никого из них не видел, однако по две повозки с мукой, крупой и солониной в роту приезжали через день. Причем все уже было оплачено, ни подпорутчик, ни старосты артелей возничим за провиант не платили ни копейки. Сам видел.