когда ворота плавно откатываются, впуская во двор большую черную машину, почти падаю в обморок. Голова кругом.

Хлопаю себя по щекам и строго приговариваю:

— Соберись тряпка! Не хватало еще облажаться в такой ответственный момент!

Бегу в прихожую и снова кручусь перед зеркалом, проверяя, все ли у меня в порядке.

Ключ уже проворачивается в замке, а я кусаю губы, чтобы казались еще ярче, приглаживаю волосы и напускаю кроткости во взгляд. Готова!

— Зайка? — удивляется Вадим, едва заметив меня, — ты что здесь делаешь?

— Жду вас, — зеваю в кулачок, — вы что-то долго сегодня, я даже задремать успела. Мила где? В машине задержалась?

Встаю на цыпочки и, вытянув шею, делаю вид, что пытаюсь рассмотреть что-то за его спиной. Вадим скидывает обувь, вешает джинсовый пиджак на крючок, и невозмутимо сообщает:

— Мила уехала, — он уставший и, кажется, немного хмельной.

Аж сердце екает.

— Как уехала? Куда?

— Так в Питер же. На мастер-класс. Она говорила.

— Оооо, я забыла. Я думала, что она завтра едет.

— Нет. Сегодня. Я ее днем проводил, — он расстегивает пуговицы на рукаве и исподлобья смотрит на меня.

— Боже, как неудобно, — прикрываю ладонь глаза, — Я десерт свой фирменный приготовила. Думала, сейчас придете с работы, уставшие…поужинаем…вместе.

— Поужинать я не против.

Да-да, какой же нормальный мужик откажется от горячего, вкусного ужина? На это и рассчитано. А вообще, тому, кто сказал, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, надо Нобелевскую премию, потому он чертов гений и подобрал офигенно правильные слова. Причем, в нашем с Вадимом случае их надо понимать буквально.

— Сейчас все сделаю.

Пока он моет руки, я снова грею ужин и, только дождавшись появления мужчины на кухне, убираю со стола третью тарелку и приборы. Те, которые якобы приготовила для Милы.

Накладываю тушеное мясо и гарнир. Сначала ему, потом себе.

— Спасибо, Зай.

Мне так хочется, чтобы это обращение звучало более ласково, но оно больше похоже на кличку для собаки. Пока…

Он ест, а я сижу напротив и вяло ковыряюсь в тарелке. О какое еде может идти речь, если я дышу через раз?

Бросаю исподтишка быстрый взгляд на мужчину. Красивый и настолько притягательный, что захватывает дух и тяжелеет внизу живота.

Хочу его. Здесь. Сейчас. Насовсем.

Улучаю момент и снова любуюсь идеальным профилем.

Глупый, когда же ты, наконец, поймешь, что я гораздо лучше Милы? Почему сразу этого не увидел? Вот же она я. Красивая, молодая, твоя, только пальцем помани и приду.

Увы. Он ест, попутно ковыряясь в телефоне и даже не замечает меня. Когда убираю тарелку, краем глаза заглядываю в его переписку.

Мила.

Да когда уже эта сука уймется? Все, свалила. Оставь нас в покое. Не мешай.

Кипя от едва сдерживаемой ярости, режу пирог и кладу его по тарелочкам.

— Пей чай, — подвигаю Вадиму кружку, — вкусный. По моему особому рецепту.

***

Он неспешно пьет, и с каждым глотком у меня самой пересыхает в горле. Нервно облизываю губы и отхожу к раковине, делаю вид, что мою руки, а на самом деле, просто пытаюсь совладать с собой и своими трясущимися конечностями.

Ну же, блин! Что за дерготня? Прикусываю щеку изнутри так сильно, что от боли вспышка перед глазами и на языке привкус крови. Зато мандраж как рукой снимает. Оборачиваюсь уже спокойная и, как всегда, до тошноты милая.

— Как десерт?

— Ты молодец, — одобрительно кивает, — очень вкусно.

— Спасибо. Мама всегда меня учила, что дома должно быть чисто, красиво и вкусно пахнуть выпечкой.

Я могу быть охренеть какой хорошей хозяйкой! И вообще я идеальная. Как в анекдоте: шеф-повар на кухне, шлюха в постели. И готова на все, лишь бы доказать это Вадиму.

— Еще кусочек?

— Я уже объелся.

— Ну, пожалуйста. Я так старалась, готовила на всех, а Мила не пришла, и теперь все засохнет.

— Завтра доем.

— Завтра будет не вкусно, — умоляюще складываю ладошки, — еще немножко.

Образ наивной дуры все-таки работает, и Вадим сдается:

— Ладно, только не большой.

— Как скажешь, — я отрезаю еще кусок и снова заполняю кружку доверху.

Сама тоже ем, чтобы не вызывать подозрения. Аж причмокиваю от удовольствия.

После ужина начинаю неспешно убирать со стола. Мне нужно немного потянуть время. Чуть-чуть.

— Вадим…

Боже, как вкусно перекатывается его имя на языке. С трудом сглатываю и только после этого продолжаю:

— Я сережку потеряла. Можно подняться в свою бывшую комнату и поискать? — спрашиваю у него, отчаянно ища признаки изменений.

Пока штиль.

Он невозмутимо жмет плечами.

— Зачем спрашиваешь? Иди. Ищи.

— Спасибо, — растягиваю губы в благодарной улыбке, — мама меня прибьет, если не найду.

Он машет рукой, мол делай, что хочешь и уходит в гостиную к телефону, а как в тумане ползу на второй этаж.

Вваливаюсь в свою комнату и, хлопнув по выключателю, зажигаю свет.

Здесь уже чисто и пусто. Идеальный порядок. Стерва-тетка мигом избавилась от моего присутствия в этом доме. Но ничего, я скоро все верну. Все! С избытком!

Вытаскиваю из кармана заранее снятую сережку и подкидываю ее на ладони, прикидывая куда бы забросить на тот случай, если Вадим придет проверять, что я тут делаю. В идеале, я была бы не против, чтобы он присоединился к поискам, помог. Поискал на полу, под кроватью, в кровати…

Хотя нет. Эта кровать меня не устраивает.

Я для вида хлопаю дверцами шкафа и ящичками стола и громко причитаю:

— Ну что же это такое? Как так-то? Должна же она быть где-то тут.

Выглядываю в коридор. Снизу доносится гомон телевизора, Вадима не видать. Поэтому возвращаюсь обратно и продолжаю «поиски».

Время идет. И мне кажется, что оно издевается надо мной, потому что секунды тянутся просто неприлично долго.

Я не знаю, есть ли уже результат, но задерживаться еще дольше не могу — это будет подозрительно. Поэтому через силу иду вниз, на ходу пытаясь придумать, как бы еще задержаться в доме Зотовых.

Когда вхожу в гостиную, Вадим сидит на кресле и смотрит бои без правил, а в руках у него наполовину пустой стакан.

Бинго! То, что надо!

— Нашла? — спрашивает, не отрываясь от экрана.

Я стараюсь не улыбаться, шмыгаю носом и самым скорбным тоном произношу:

— Нет. Мамка меня убьет.

— Да ладно тебе. Можно подумать Нина — огнедышащий дракон.

Мне кажется, или голос у него уже не такой четкий, как прежде?

Набравшись, смелости подхожу ближе:

— Это бои?

— Как видишь.

И ресницы опускаются чуть медленнее, чем обычно?

— Ой, обожаю. Можно мне тоже посмотреть?

Он жмет плечами:

— Смотри, кто тебе запрещает. Все равно через двадцать