Весть о захвате Эдессы ужаснула христианскую Европу. Народам, видевшим в успехе Первого крестового похода явный знак Божественного благоволения, пришлось усомниться в этих утешительных суждениях. Прошло менее чем полстолетия, и крест вновь уступил место полумесяцу. Как это произошло? Не есть ли это проявление гнева Божия? Путешественники, возвращавшиеся с Востока, иногда рассказывали о повальном разложении франков за морем. Не могло ли быть так, что они более не считались достойными охранять святые места от неверных под знаменем своего Искупителя?

Сами крестоносцы, давно жившие среди этих святынь, воспринимали случившееся более рационально. Для них Эдесса являлась жизненно важным буферным государством, защищавшим княжества Антиохию и Триполи – а через них и само Иерусалимское королевство – от данишмендидов и других воинственных тюркских племен севера. К счастью, эти племена никогда не могли объединиться, как и арабские племена за восточными горами; но Занги, честолюбивый политик и блестящий военачальник, уже начал собирать их вокруг себя, мечтая о том дне, когда он, признанный защитник ислама, очистит Азию от христианских захватчиков.

Что бы франки ни думали о своих духовных достоинствах, в военном отношении они, очевидно, были слабы. Первая великая волна крестоносного рвения, на гребне которой в 1099 г. был триумфально взят Иерусалим, теперь спала. Приток свежих сил из Европы практически прекратился; многие паломники по старинке не брали с собой оружия, и даже тем, кто прибывал с готовностью пустить в ход меч, одной летней кампании обычно оказывалось более чем достаточно. Постоянная действующая армия – если ее можно так назвать – состояла из членов двух военных орденов – госпитальеров и тамплиеров; но они одни не могли выстоять против объединенных сил Занги. Подкрепление требовалось отчаянно; папа должен был объявить новый Крестовый поход.

Хотя Эдесса пала примерно за восемь недель до смерти папы Луция, его преемник Евгений III находился на престоле уже более шести месяцев, когда получил официальные известия о случившейся беде. Специальное посольство, которое их доставило – вместе со срочным призывом о помощи, – нашло папу в Витербо[47]. Понтификат Евгения начался не слишком удачно. Его избрание, состоявшееся на безопасной территории Франджипани сразу после смерти несчастного Луция, прошло достаточно гладко; но, когда он попытался проехать из Латерана в собор Святого Петра для совершения необходимых церемоний, горожане преградили ему путь, и через три дня он бежал из Рима.

Поспешность его бегства никого не удивила; удивлял скорее тот факт, что его вообще избрали папой. Бывший монах из Клерво и ученик святого Бернара, Евгений был простодушен, мягок и застенчив – вовсе, как думали люди, не того сорта человек, которого следует выбирать в папы. Даже сам Бернар, услышав об избрании Евгения, остался недоволен. Известие о том, что впервые цистерцианец займет престол святого Петра, должно было бы его порадовать, но вместо этого, явно раздраженный возвышением одного из его «детей» через его голову, он не скрывал своего неодобрительного отношения к случившемуся. В письме, адресованном всей папской курии, он писал:

«Прости вас Бог за то, что вы сделали!.. Вы превратили последнего в первого, и – узрите! – его новое положение опаснее прежнего… По какой причине или по чьему совету, когда верховный понтифик умер, поспешили вы к простецу, отыскали его в его убежище, вырвали у него из рук топор, кирку или мотыгу и возвели его на престол?»[48]

С Евгением он был столь же откровенен:

«Так перст Божий поднял бедняка из праха и вознес нищего из навозной кучи, чтобы он мог сидеть с князьями и наследовать престол славы»[49].

Этот набор метафор не кажется удачным, и тот факт, что новый папа не возмутился, говорит о мягкости характера и терпении Евгения. Но Бернар являлся, в конце концов, его духовным отцом, а кроме того, Евгений не был Урбаном II и не имел ни напористости, ни личного обаяния, чтобы организовать Крестовый поход в одиночку. При всех условиях, события в Риме не позволяли ему пересечь Альпы, и, как он сам это выражал, протрубить в небесные трубы Евангелия во Франции. В предстоящие месяцы он особенно нуждался в своем давнем наставнике.

Когда папа Евгений перебирал в уме государей Запада, он, вероятно, увидел только одного подходящего кандидата на роль предводителя нового Крестового похода. В идеале эта честь должна была принадлежать императору Запада, но Конрад – все еще король, ожидающий своей имперской коронации, – по-прежнему оставался связан по рукам и ногам собственными трудностями в Германии. Если они каким-то образом разрешатся, его явно будет больше занимать улаживание итальянских вопросов, нежели авантюры на Востоке. Стефан Английский уже шесть лет вел гражданскую войну. Кандидатура Рожера Сицилийского по множеству причин не рассматривалась. Выбор с неизбежностью пал на Людовика VII Французского.

Людовик ничего лучшего и не желал. Он был пилигримом по натуре. Хотя ему было только двадцать четыре года, вокруг него витала аура сурового благочестия, из-за которой он казался старше своих лет и до безумия раздражал свою красивую и очень жизнерадостную молодую жену Элеонору Аквитанскую. На нем лежала обязанность отправиться в Крестовый поход во исполнение обета, данного его старшим братом Филиппом, погибшим за несколько лет до этого в результате несчастного случая во время верховой езды. Более того, его душа страдала. В 1143 г. во время войны с Теобальдом, графом Шампаньским, его войска подожгли небольшой город Витри – ныне Витриан-Франсуа – на Марне; и его обитатели, более тысячи мужчин, женщин и детей, сгорели заживо в церкви, где они прятались. Людовик видел, как загорелась церковь, но не мог этому помешать. Память об этом дне терзала его до сих пор. Ответственность, как он думал, лежала на нем; и, только отправившись в Крестовый поход, участникам которого давалось полное отпущение всех грехов, он мог искупить вину.

На Рождество 1145 г. Людовик сообщил главным вассалам о своем решении принять крест и призвал их последовать его примеру. Одо из Дёйля рассказывает, что «весь облик короля излучал такое благочестивое рвение и такое презрение к земным удовольствиям и преходящей славе, что сама его личность являлась аргументом более убедительным, чем все его речи». Однако этот аргумент оказался недостаточно весомым. Реакция вассалов разочаровала короля. У них имелись собственные обязанности дома, с которыми следовало считаться. Кроме того, судя по рассказам, которые они слышали о жизни за морем, их беспутные соотечественники, возможно, сами навлекли на себя несчастье. Не лучше ли позволить им самим потрудиться для собственного спасения? Практичный церковник, аббат Сугерий из Сен-Дени, бывший наставник короля, тоже высказался против предложения Людовика. Но тот уже принял решение. Если сам он не может наполнить сердца и мысли своих вассалов крестоносным пылом, надо найти кого-то, кому удастся это сделать. Он написал папе, что принимает его приглашение, а затем, разумеется, послал за аббатом из Клерво.