— Проходи! — радостно пригласил Коля, открыв три замка и широко распахнув дверь. — На беспорядок не обращай внимания. Я уже второй год ремонт не могу начать. Вот дверь поставил да сортир привел в порядок. На большее денег пока нет. Да ты проходи, проходи!

Ковард прошел. Коля явно скромничал: по понятию Аркадия Францевича это была шикарная однокомнатная квартира с отличной мебелью.

— Славная у тебя берлога, — искренне восхитился Ковард, — обстановочка как в кабинете у министра.

— Да, с мебелью повезло, — согласился Коля. — Конфискат. За смешные деньги приобрел. А ты проходи, проходи, не стесняйся! Что, сразу в душ?

Ковард застенчиво улыбнулся:

— Хотелось бы сразу, если можно…

— Конечно можно! А я посмотрю, что мы с тобой будем завтракать. Что ты любишь, чай или кофе?

— Все равно. Ох, от меня столько хлопот…

— Да ладно! — Коля хлопнул Коварда по плечу. — У меня дома академики бывают не часто. Точнее, академиков у меня в гостях еще ни разу не было. Так что можно и похлопотать.

Стоя под горячим душем, Аркадий Францевич застонал от удовольствия. Ему казалось, что обжигающие струи воды смывают с него накопившуюся за эти двое суток безмерную усталость и возвращают способность здраво мыслить.

«Да, ну и дела! Это не просто черная полоса в жизни, это сплошной мрак! Расскажи мне кто-нибудь нечто подобное, я бы решил, что это вранье от начала до конца. А ты как думаешь?»

Злобный Я не заставил себя ждать:

«Я думаю, что ты совсем не думаешь! Какого лешего ты поперся к этому менту? Документики, кстати, он тебе так и не показал. Ты уверен, что он тот, за кого себя выдает?»

«Нет, не уверен. А точнее, мне без разницы. Вот я моюсь под душем, и это очень похоже на счастье».

«Мало же тебе для счастья надо. А что ты запоешь вечером? Опять пойдешь спать на лавку?»

«Вот в этом ты прав: с жильем нужно что-то решать. Вариантов всего два».

Злобный Я хмыкнул: «Интересно. И какие же?»

«Известно, какие: можно вернуться домой к Эльвире, а можно попробовать снять комнату. Логично?»

«Абсолютно нелогично».

«Почему?»

«Первый вариант даже и обсуждать нет смысла. Знаешь такую поговорку — уходя, уходи? Ушел, так уж хотя бы подожди, пока тебя позовут обратно. А тебя еще, насколько мне помнится, никто не звал. Второй вариант более логичен, но, хорошо зная тебя, я могу с уверенностью сказать, что тебе жизнь одинокого престарелого холостяка не по зубам. Ты ведь и яйцо всмятку сварить не можешь, не говоря уже о более сложных бытовых вещах, как-то постирать, погладить, протереть пыль…»

«Тогда что ты предлагаешь?»

Злобный я сделал многозначительную паузу и изрек:

«Ну, допустим, попробуй показаться на глаза Татьяне. Кажется, она тебя обещала осчастливить».

Ковард задохнулся от возмущения:

«Ну ты наглец! Ведь это ты убедил меня вчера не идти к ней!»

«Не путай Бабеля с Бебелем! Я тебя не убеждал, а просто призывал хорошенько подумать. Но, похоже, лучше бы я этого не делал. Если выбирать между лавкой и постелью Татьяны, то я выбираю второе».

«Я понял, но, извини, выбирать буду я», — и Ковард решительно перекрыл воду душевого смесителя.

Коля оказался радушным хозяином. Когда Аркадий Францевич вышел из душа, на кухонном столе в чугунной сковородке шипела пузыристая яичница, поджаренная на сале, на большую овальную тарелку были выложены тонко нарезанные ломтики ветчины и сыра, в плетеной хлебнице двумя отдельными стопочками высились нарезанные ломти черного и белого хлеба. Коля стоял у плиты и помешивал ложечкой в турке кофе, аромат которого вызвал в желудке Коварда сосущее чувство голода.

— Завтрак готов, — весело отрапортовал Коля. — В кофе сахар добавлять?

Ковард улыбнулся:

— Я люблю сладкий, но могу и без сахара.

— Понятно. Я тоже люблю сладкий. Говорят, сахар очень полезен для мозгов. Врут?

— Нет, не врут. Сахар обладает высокой энергетической ценностью, так что для работы мозга это большое подспорье, но вот что касается всего другого, то чрезмерное употребление сахара может привести к крайне нежелательным последствиям и даже болезни, например, такой как инфаркт или сахарный диабет.

— Ну ты точно академик! — восхитился Коля. — Тогда добавим сахара совсем чуть-чуть. Инфаркты нам не нужны! Да ты не стесняйся. Садись за стол.

Ковард уселся на краешек стула:

— Право, мне неловко. Даже и не знаю, чем я заслужил такое расположение.

— А ты не думай об этом. Знаешь скольким людям я помог? О! — и Коля махнул рукой. — Кому словом, кому делом, а кого в тюрьму отправил. Тоже, кстати, помощь. Пусть человек посидит, подумает, баланды тюремной похавает, глядишь, и образумится. А как? Так я говорю?

Ковард вздохнул, что, по всей видимости, должно было означать согласие.

— Ну вот, — Коля разлил приготовленный кофе по чашкам. — Да ты давай начинай. А то яичница остывает.

Аркадий Францевич первым делом наколол на вилку ломтик сыра и отправил его в рот. По телу разлилась приятная истома.

— Хороший сыр, — похвалил Аркадий Францевич и наколол на вилку еще кусочек.

— Да обыкновенный, — отмахнулся Коля. — Вот был у меня один случай… А ты ешь, ешь… — и Коля поплыл по реке воспоминаний, разродившись длительным монологом, из которого следовало, что он, Коля, ни дать ни взять спаситель всего человечества, которое так и норовит погрязнуть в воровстве, бандитизме и разврате.

Ковард уплетал за обе щеки, время от времени согласно кивая, когда Коля делал паузу в рассказах о своих захватывающе геройских трудовых буднях, чтобы положить в рот шкварку со сковороды или кусочек ветчины и спросить: «Так я говорю?»

— А с другой стороны, — в конце концов он подвел итог своим рассказам, — если кто-то и ушел от правосудия, то есть еще закон посуровей уголовного кодекса. Так я говорю?

Ковард вытер рот носовым платком, который прошлым утром заботливо положила ему в карман Татьяна, и ответил:

— Не знаю.

— Как не знаешь? Я про Божий Суд говорю. Божий Закон никакая Дума не изменит.

— Это да, — согласился Ковард. Ему нужно было торопиться на работу. Ковард хлопнул себя по коленям, показывая всем своим видом, что хоть и не хочется, но уходить надо. — Спасибо, Коля. Правда, очень приятно, что есть такие милиционеры, как ты. Даже не милиционеры, неправильно сказал, а такие люди, как ты, — и улыбнулся: — Значит, у человечества еще не все потеряно. Я твой должник. Кто знает, как жизнь повернется. Может, сумею когда-нибудь этот долг отдать.