«Пойти поужинать вниз? – подумал он. – Оркестр наверняка станет играть „Улыбайся, улыбайся, улыбайся“ или „Ты улыбаешься, когда ты смотришь на меня“… Если пойти в клуб, то там точно встречу всех своих веселых знакомых; а если пойти куда-нибудь, где нет музыки, то там наверняка не найдется приличной еды».

Он решил поужинать в номере.

Через час, с пренебрежением съев бульон, сквоб и салат, он дал забиравшему из номера посуду официанту пятьдесят центов, задержав руку в предупредительном жесте.

– Вы меня крайне обяжете, если не станете улыбаться, говоря «спасибо»!

Но было поздно. Официант уже широко улыбался.

– Что ж, не будете ли вы так любезны и не поведаете ли мне, – сварливым тоном спросил Сильвестр, – что именно заставляет вас улыбаться?

Официант задумался. Он не читал журналов и поэтому не знал, как именно должен вести себя типичный официант, но предположил, что от него ждут именно чего-то такого, характерного.

– Ну, мистер… Я просто не в силах управлять своим лицом, когда вижу полдоллара! – ответил он, глядя в потолок и изо всех сил стараясь сохранять на своем узком и бледном лице наивное выражение.

Сильвестр махнул рукой, показывая, что официант свободен.

«Официанты счастливы, потому что никогда не видели другой жизни, – подумал он. – У них воображения не хватает, чтобы хотеть чего-то большего!».

В девять вечера, устав с тоски, он улегся в свою ничем не примечательную кровать.

II

Сильвестр покинул табачную лавку, а Уолдрон Кросби вышел вслед за ним; свернув с Пятой авеню, он пошел вдоль поперечной улицы и вошел в брокерскую контору. Пухлый человечек с беспокойно двигавшимися руками встал и поприветствовал его:

– Привет, Уолдрон!

– Привет, Поттер. Я заскочил, чтобы узнать, насколько все плохо?

Пухлый человечек нахмурился.

– Только что пришли новости, – сказал он.

– Ну и как? Опять падение?

– Семьдесят восемь при закрытии. Сожалею, старина.

– Ну и ну!

– Что, много потерял?

– Все!

Пухлый человечек покачал головой, словно говоря, что и для него жизнь – тяжкое бремя, и отвернулся.

Кросби какое-то время просидел неподвижно. Затем встал, прошел в кабинет Поттера и поднял трубку телефона:

– Вызовите Ларчмонт, номер 838.

Через секунду его соединили.

– Это дом миссис Кросби?

Ему ответил мужской голос:

– Да. Это вы, Кросби? Говорит доктор Шипмен.

– Доктор Шипмен? – В голосе Кросби внезапно послышалось беспокойство.

– Да… Я весь день пытался с вами связаться! Ситуация изменилась, и ребенок, скорее всего, появится сегодня ночью.

– Сегодня ночью?

– Да. Все в порядке. Но вам лучше было бы приехать прямо сейчас, не откладывая.

– Уже еду. До свидания!

Он повесил трубку и пошел к двери, но остановился – внезапно ему в голову пришла какая-то мысль. Он вернулся и попросил на этот раз соединить его с номером в Манхэттене.

– Донни, привет! Это Кросби.

– О, привет, старина! Ты едва не опоздал. Я как раз собрался уходить, мне надо…

– Послушай, Донни, мне нужна работа – чем скорее, тем лучше.

– Для кого?

– Для меня.

– Да что слу…

– Не важно. Потом расскажу. Есть у тебя что-нибудь?

– Уолдрон, у нас сейчас ни черта нету, разве что клерком… Быть может, на следующей…

– А сколько платят клеркам?

– Сорок… Ну, сорок пять в неделю.

– Ловлю на слове. Выхожу завтра.

– Ладно. Но, послушай, старина…

– Прости, Донни, мне надо бежать.

Помахав рукой и улыбнувшись Поттеру, Кросби торопливо вышел из брокерской конторы. На улице он вынул из кармана горсть мелочи, скептически на нее посмотрел и остановил такси.

– На Центральный вокзал, как можно быстрее! – сказал он шоферу.

III

В шесть вечера Бетти Тирл поставила на письме подпись, положила листок в конверт и написала сверху имя мужа. Она зашла к нему в комнату, подумав, положила на кровать черную подушку, а на нее – белый конверт: он не сможет не заметить его сразу же, как только войдет. Затем, окинув комнату быстрым взглядом, она вышла в холл и поднялась наверх, в детскую.

– Клара! – нежно позвала она.

– Ах, мамочка! – Клара тут же оторвалась от своего кукольного домика и засеменила к матери.

– Клара, а где Билли?

Билли тут же появился из-под кровати.

– Ты что-то мне принесла? – вежливо осведомился он.

Она рассмеялась, но ее смех внезапно оборвался; она прижала к себе обоих детей и страстно их расцеловала. В этот миг она заметила, что у нее по лицу катятся слезы, а раскрасневшиеся детские личики, прижавшиеся к ее внезапно горячим щекам, показались ей прохладными.

– Заботься о Кларе… Всегда… Билли, милый мой…

Билли ничего не понимал и немного испугался.

– Ты плачешь! – мрачно, словно обвиняя ее, сказал он.

– Да… Я знаю…

Клара несколько раз робко всхлипнула, замялась, а затем вцепилась в мать, заливаясь слезами:

– Мамочка, я плохо себя чувствую… Мне плохо!

Бетти тихо ее успокоила:

– Ну-ка, ну-ка, давай-ка перестанем плакать, Клара… И ты, и я!

Но когда она встала, собираясь уйти из комнаты, брошенный на Билли взгляд выражал молчаливую мольбу – пусть она и знала, что нечего было и надеяться, что этот взгляд запечатлеется в детском сознании.

Через полчаса, неся чемодан к стоявшему у дверей дома такси, она подняла руку к лицу, безмолвно признав тот факт, что вуаль уже не сможет скрыть ее от всего остального мира.

«Но я сделала свой выбор», – отрешенно подумала она.

Когда машина свернула за угол, она вновь заплакала, с трудом удержавшись от искушения сию же минуту сдаться и вернуться обратно.

– Боже мой! – прошептала она. – Что я делаю? Что же я делаю? Что же это я натворила?

IV

Покинув номер Сильвестра, бледный узколицый официант Джерри пошел к метрдотелю и отпросился с работы пораньше.

Он сел в вагон метро южной линии, сошел на Уильям-стрит, прошел пешком несколько кварталов и вошел в бильярдную.

Через час он вышел; в его вялых губах торчала сигарета. Он постоял на тротуаре, словно колеблясь, принимая какое-то решение, а затем отправился на восток.