протяжении всей жизни. Возможно, такое самопознание будет мучительным, но в результате мы сможем сказать: «Да, карие глаза и оливковая кожа действительно мне противны. Мои родители породили во мне чувство неполноценности, потому что я была похожа на их итальянских предков, а они хотели быть стопроцентными белыми американцами. Теперь, когда у меня есть эта малышка с оливковой кожей и карими глазами, могу ли я вести себя, как подобает взрослому, и увидеть, как она красива, и дать ей это понять?»

Иррациональные предрассудки, которые мы усваиваем с колыбели, – только одно из препятствий, мешающих помочь нашим детям полюбить себя. Многим из нас также трудно отличить «быть плохим» от «быть человеком». В корне меняет дело, если вместо «не веди себя как младенец» мы говорим: «Ты еще недостаточно взрослый, чтобы тихо вести себя в ресторане. Мы попробуем пойти туда еще раз, когда ты будешь немного старше». Также совершенно разные вещи – сказать: «Ты эгоист» или заметить: «Очень трудно научиться делиться с другими, но ничего, я тебе помогу. Если ты дашь Донне поиграть с твоим ведерком, она даст тебе поиграть со своим грузовичком».

Пуританское утверждение о том, что каждый либо хорош, либо плох и что детей поэтому следует учить быть хорошими, вероятно, принесло человечеству больше несчастья, чем что-либо еще. Все мы рождаемся, будучи в равной мере и ангелами и дьяволами, и нам требуется научиться жить с этой правдой. Конечно, мы говорим: «Нет, тебе нельзя бить малыша», но мы также говорим: «Ты слишком мал, чтобы сдерживать себя, когда ты сердишься. Я должна тебе помочь». Научиться признавать, что у тебя есть злость, ревность и асоциальные побуждения, – это часть взросления. Мы должны также научиться управлять собой, но не отрицая, что такие побуждения существуют, и не заставляя своих детей чувствовать себя грешниками. У ребенка, которому внушают, что он ведет себя плохо, развивается неприязнь к себе, и это мешает обучению, жизни и любви больше, чем любая другая психологическая проблема.

Как только ребенок чувствует себя защищенным, ощущает, что его ценят, у него начинает развиваться сочувствие к другим. Одно из самых ранних переживаний подобного рода возникает в отношениях с домашними животными. Малыш, испытавший на себе нежность и заботу, способен осторожно держать на руках бездомного котенка или позвать на помощь родителей, когда кто-то обижает собаку. Любой пятилетний ребенок, который может непроизвольно воскликнуть при виде птицы со сломанным крылом: «Ах ты, бедняжка!», уже приобрел одну из наиболее фундаментальных способностей, необходимых для изменения качества всей жизни на этой планете.

2. Интерпретировать поведение

Ребенок, который приходит в детский сад, думая, что он замечательное создание, может тем не менее не включиться в обучение, если он не знает, как интерпретировать поведение чужое и свое собственное. Например, он может так увлечься двумя девочками в первом ряду, которые объединились против него, что не сможет сосредоточиться на прибавлении двух к пяти. Или, если воспитатель однажды утром накричит на него, он может настолько растеряться и испугаться, что не сможет быть внимательным на занятиях весь оставшийся день.

Если ребенок кое-что узнал о настроениях людей и их недостатках, если его научили интерпретировать определенные виды поведения, он не будет склонен огорчаться в подобных ситуациях. Он поймет, что, может быть, двух девочек пугает новый детский сад и им нужен общий враг, чтобы чувствовать себя в большей безопасности, что его воспитательница просто в плохом настроении: поругалась с мужем или попала в «час пик» по дороге на работу и, может быть, завтра сама попросит прощения.

Помимо того что ребенку нужно уметь интерпретировать поведение других, ему надо научиться объяснять и собственное поведение. Это может оказать сильное влияние на будущее отношение ребенка к учебным занятиям. Если ребенок кричит на мать за завтраком, если при виде омлета он говорит: «Ты знаешь, как я его терпеть не могу, я сейчас выброшу его в мусорное ведро!» – а затем вылетает из дома, то, скорее всего, сегодня с ним произойдет одна из двух вещей. Он может быть так переполнен чувством вины и ужасом, что не услышит ни одного слова из сказанных воспитателем. Или же он может задать себе вопрос, что это на него нашло; подумать, продолжает ли он еще злиться на отца, который накричал на него вчера вечером, и решить, что он попросит прощения, когда вернется домой. В последнем случае он способен забыть об инциденте на то время, пока он в детском саду. С сознанием, свободным от гнева и растерянности, он хорошо воспринимает все объяснения воспитателя.

3. Общаться с помощью слов

После того как дети смогут объяснить истинное значение своих поступков, им необходимо научиться помогать другим людям понимать их. Если девочка может сказать учителю: «Я так боялась, что у меня ничего не получится, что просто не могла думать», – учитель может понять, что ее страх мешает обучению, и сможет должным образом ее успокоить. Если ребенок может сказать своему отцу: «Ты меня пугаешь, когда кричишь так громко», – можно надеяться, что отец попробует вместо этого договориться с ним спокойно. Любой пятилетний ребенок, который может спокойно и непринужденно рассказать о своих чувствах, говоря «Я боюсь», или «Я очень тебя люблю!», или «У меня такое пронзительное ощущение внутри, такое дрожание, что мне кажется, что я еще не готов сесть на двухколесный велосипед», уже обрел способность, которая предоставит ему необходимую свободу для того, чтобы думать, интересоваться и учиться.

4. Понимать различие между мыслями и действиями

Без этого умения, которое полностью формируется к пяти годам, ребенку будет крайне сложно сосредоточиться на занятиях. Например, Грегори смотрит в окно и воображает себя пилотом, в то время как учитель объясняет классу основы арифметики. Он совсем не слышит, что говорит учитель, потому что очень зол. Его родители только что развелись, и если бы его чувства можно было извлечь на поверхность, то, скорее всего, это было бы: «Я их обоих ненавижу. Я хочу, чтобы они умерли». Это настолько ужасные мысли, что Грегори приходится сосредоточиваться изо всех сил, чтобы держать их вне сознания.

Если бы за первые пять или шесть лет жизни Грегори помогли понять, что мысли – это не то же самое, что действия, и чувства, соответствующим образом выражаемые, вовсе никому не вредят, он мог бы дать им волю. И вся та энергия, которая расходовалась на то, чтобы избегать собственных чувств, могла бы быть обращена на другие цели, в том числе и на чудесные возможности сложения и вычитания. Ему, конечно, необходима помощь, чтобы пережить этот вполне реальный