Лита с Рафаэлем были настолько сбиты с толку, что не поняли, что им кричит мать. Они сбежали по лестнице и застыли в прихожей на полпути между кухней и гостиной, прижавшись к висевшей на стене старой репродукции «Тайной вечери». Сквозь открытую дверь кухни им было видно лежавшую в предсмертной агонии Корасон. Она все еще прижимала руки к ушам, подтянув колени к груди. Она приняла эту позу за несколько мгновений до того, как в нее попала пуля, чтобы уберечься от разлетевшихся по полу осколков стекла.

Розой, как щитом, прикрывался человек, который незадолго до этого впрыгнул в окно. Он перемахнул через мойку и рухнул прямо на линолеум, потом заметался, хватаясь за пол кровоточащими руками, и поскользнулся в луже собственной крови и на валявшихся вокруг осколках. Его одежда и тело были покрыты коркой черной грязи и усыпаны сверкающей стеклянной пылью. Неожиданно он прыгнул, схватил Розу и притянул ее к себе.

Роза была щитом, который этот покрытый грязью и усыпанный стеклом человек волочил за собой, чтобы защититься от двух других людей. Она мельком увидела их за окном; они бежали от дороги в сторону дома и тут же исчезли из виду, когда пуля просвистела у них над головой. В ответ они выстрелили в окно, но пуля, даже не задев черного человека, попала в Корасон.

— Я не знаю, кто вы такой, — сказала Роза, — но требую, чтобы вы отпустили меня и убрались из моего дома.

Вместо ответа человек только прижал ее еще сильнее. Его била дрожь. Он прижимался подбородком к ее плечу, а его небритая щека царапала ей шею.

— Моя мать умирает. Вы подвергаете опасности моих детей.

Его зубы стучали прямо у нее над ухом.

— Немедленно отпустите меня, пока они опять не начали стрелять. Бегите прямо по коридору.

— О боже, — произнес человек по-английски. — Мне конец!

— Немедленно отпустите меня и бегите по коридору. Там в конце дверь. Вы сможете скрыться, — ответила Роза тоже по-английски.

— Мне конец, — снова пробормотал человек, тяжело дыша.

1

Бесцветное лицо осторожно глядело само на себя сквозь разноцветные масляные пятна на поверхности лужи. Оно становилось все более озабоченным, и наконец молодые черты сложились в гримасу ужаса и отвращения.

Это из-за пыли, — подумал Винсенте. Он был поражен своим видом, хотя и догадывался, что весь покрыт грязью. Обычно он следил за собой, но за последнюю неделю не выпало ни капли дождя, а днем стояла жара и ветер гонял по улицам тучи пыли.

— Ба-бах! — громко произнес Винсенте минуту спустя.

Прошлой ночью он нарвался в Ризаль-парке на патруль муниципальной полиции и его обрили наголо. В целях гигиены, как они сказали, чтобы уличные мальчишки не разносили педикулез. Но для всех такая стрижка выглядела как наказание. Машинка громко жужжала в толстой руке, оставляя за собой голую кожу в синяках и царапинах с клочками уцелевших волос, которые торчали во все стороны.

Винсенте казалось, что он похож на жертву взрыва из какого-нибудь дешевого комикса и даже хуже. Он поднял брови и снова сказал: «Ба-бах!» А еще, когда он слегка сдвинулся и солнце тоже отразилось в луже, вокруг него возникло какое-то красное дьявольское сияние. Картину дополнил смачный плевок, и Винсенте отошел в сторону, оказавшись в зыбком мареве жгучих лучей. Он остановился. До захода красного солнца оставалось всего полчаса, а он хотел еще добраться до Эрмиты, найти Тотоя и придумать, чем бы заняться вечером.

2

В отличие от Винсенте, Тотой выглядел гораздо моложе своих тринадцати лет. По правде говоря, возраст обоих казался меньше. «Результат недоедания», — объяснил ирландский священник, который раздавал бесплатный суп в районе Рохас. И все-таки Винсенте был чуть покрупнее, а Тотой выглядел совсем крошечным. Он вполне мог бы сойти за восьмилетнего, поэтому другие ребята все время беззлобно подшучивали над ним:

— Эй, Тотой, у меня ухо разболелось. Может, залезешь туда и посмотришь, в чем дело?

Даже его мать, которую Тотой иногда встречал на конечной остановке автобуса, когда она волочила за собой одного или двух чуть живых ребятишек, обычно встречала его словами:

— Я смотрю, ты все такой же заморыш.

Поэтому если у него не было занятия получше, Тотой любил стоять на стенах. Оттуда, с высоты, мир был гораздо интереснее.

— А ну слезай со стены, парень, — сказал охранник в синей форме, дежуривший у «Макдоналдса» в районе Эрмиты, и слегка повел болтающимся без дела помповым ружьем в его направлении. — Здесь стоять нельзя.

Тотой поколебался, прежде чем повернуться лицом к охраннику. Это была просто замечательная стена, с которой виднелись ярко освещенные окна ресторана и царившая там завораживающая чистота.

— А почему здесь нельзя стоять? — спросил он. — Какого черта?

Охранник улыбнулся.

— Молод еще так разговаривать, парень. А ну, слезай оттуда!

Тотой опять заколебался, на этот раз потому, что двери «Макдоналдса» были широко открыты и оттуда шел ни с чем не сравнимый запах. Чудесный, манящий запах, таинственный, как аромат духов богатой дамы. Даже еще более таинственный, так как не напоминал ничего из того, что Тотою доводилось пробовать.

— А почему здесь нельзя стоять, ро? — переведя дыхание, спросил Тотой, уже повежливее.

— Тебе объяснить?

— Но я же не делаю ничего плохого. Не выпрашиваю милостыню, не пристаю к посетителям. Я даже руку не протягивал.

— Ты снижаешь уровень.

— Уровень?

— Мы должны поддерживать определенный уровень.

— Но я же просто стою на стене.

— На стене «Макдоналдса», а это частная собственность, парень!

— Понятно. — И Тотой опустил руки по швам. — А вы застрелите меня, ро? Вы застрелите меня, если я не спущусь?

— Само собой.

— Правда?

— Ну… — охранник сдвинул фуражку на затылок, — нет, но напущу на тебя клоуна.

— А при чем тут клоун?

— Он превратит тебя в кусок мяса, засунет в булочку и продаст.

Да, все правильно: кожа очень белая, а зубы просто огромные! Глядя на плакат, не верилось, что помада может сделать улыбку такой широкой, а губы — такими красными.

— Может, превратит меня в биг-мак? — задумчиво спросил Тотой.

— Запросто.

— Ну ладно, — Тотой в последний раз огляделся вокруг и спрыгнул на землю. — Я слез с вашей дурацкой стены, ро. Вы уж только не отдавайте меня этому клоуну.