— Ладно, Варвар, все девочки через это проходят, ничего. У нее гости-то пришли?

— Какие гости? — удивилась Варя.

— Ну, месячные. Les regules. Когда гормон первый раз начинает играть, девки всегда бесятся, — мечтательно произнесла Бабрита, уже давно лишенная всяческих половых гормонов и гостей. Она стояла под голой липой, опершись одной рукой о шершавый ствол и заслоняя проход в беседку своей лишневатостью тела.

— Природа это, Варь, чего волноваться, когда природа играет! Хорошая она у тебя девочка, ласковая, уважительная, читает много. Такое иногда от нее услышишь — взрослые столько не знают! А твой-то тебе с ней помогает?

— Ну он направляет ее, как умеет, воспитывает. Времени ведь всегда не хватает. Пока с работы придет, пока отдохнет, у него же пост ответственный. И в театр любит ходить, и даже в оперу, вот уж что я совсем понять не могу, — вздохнула Варя.

— Ну а дитё одно дома сидит. Все ясно. Тепла ей не хватает, вот и чахнет.

— Да ладно вам, какое же это дите? Уже взрослая тетя с гостями! — рассмеялась Варя. — Меня в ее возрасте никто уже не тютюшкал, сама на рынок ходила и обед готовила!

Труда тоже Варю успокоила. Варя зазвала ее по-соседски, высунувшись в окно, когда тетя Труда вышла вывешивать постельное белье. Во дворе она сушила только громоздкое постельное, а личную свою мелочь развешивала у себя на маленькой кухне. Все простынки-наволочки ее были тщательно помечены огромной красной буквой «Г», и не ярлыком обычным, как в прачечных, а собственноручно вышитым вензелем. Вензель этот занимал порядочное место на углу каждого предмета и аккуратно Трудой расправлялся, чтобы видели его издалека и знали: чужое, не трогать! Хотя никакого воровства во дворе не наблюдалось, и никто не зарился не то что на Трудины вензеля, а даже и на велосипеды, аккуратно выставленные за беседкой.

Пока Труда заканчивала свой развешивательный ритуал, Варя успела накрыть стол к чаю. Вода в чайнике призывно шумела, бабушкино райское прошлогоднее варенье лоснилось в хрустальной вазочке, а кусочки нарезанного советского сыра начинали привычно сохнуть, загибаясь. Наконец, вошла Труда и, сняв в прихожей пальто на ватине и загадочного цвета ботинки, прошла на кухню в заштопанных толстых носках и грузно села на диван. Ее халат с хризантемами хрустнул своей накрахмаленностью и порадовал яркостью, а не изнанкой, что объяснялось просто — был понедельник.

— Случилось чего? — Труда вопросительно глядела на Варю, подняв на нее вчерашние брови. — Где все?

— Игорь Сергеич на работе, Нина у себя, читает. Посоветоваться хотела по поводу Нинки, — Варя налила в Трудину большую чашку только что заваренный чай. — Переживаю за нее. За какие-то пару месяцев совсем другой стала, словно чужой ребенок у меня тут по квартире ходит.

— А что? Я ее видела третьего дня, ничего не заметила, — Труда налила чай в блюдце и звучно отхлебнула. — Неужели краснодарский? Больно вкусный для краснодарского-то!

— Нет, настоящий индийский, Игорьсергеичу подарили…

— Полезный человек в доме, полезный, раз такие солидные подарки получает и в семью несет, — с одобрением закивала Труда, наслаждаясь чаем. — Так что про Нинку-то?

— Да ничего особенного вроде, но стала скрытной, рассеянной какой-то, мрачной, не собой, что ли. Раньше щебетала, смеялась постоянно, а теперь и слова от нее не добьешься. Сидит целыми днями у себя в комнате в духоте, читает энциклопедию, все подряд, от А до Я. Да еще в темноте, как крот какой-то, окно открывать нельзя, занавески тоже, вампиренок просто.

Варя мешала чай ложкой, хотя он уже давно и подостыл.

— И что тебя волнует? Что девочка дома сидит, а не шлендрает по району со шпаной? — Труда аж отодвинула чашку с недопитым чаем. — Ты ж видишь, сколько к нам во двор этой гормональной прыщавой мелюзги приходит! А возраст почти один, ну, может, на два-три года постарше. Так я и окурки после них в беседке собирала, и бутылку из-под портвейна видела! И не только парни, девчонки с ними ходят! Малолетки совсем, а все туда же, в клуб по интересам! А интересы сама знаешь какие — сидят, портвешок сосут да лапаются! У девок сиськи еще в пути, а парням-то что — найдут бугорок, схватят и закатывают глазенки! И совершенно неразговороспособными делаются!

Труда взяла кусочек сыра и стала яростно жевать, подрагивая своим индюшачьим подбородком.

— Я тебе вот что скажу, дорогуша, если ребенок здоров, сидит дома и читает — это самое что ни на есть счастье и материнская гордость. От добра добра не ищут. Или ты хочешь с этим поспорить?

Все так, Варя со всем в душе соглашалась, но все-таки явно чувствовала скрытую причину такого резкого изменения в Нинином характере.

— Может, на нее наш с Вовкой развод так подействовал? Но ведь девочке главнее мать, так?

— Так-то оно так, конечно, но радости это ребенку точно не добавило. Сыр у тебя какой вкусный, неужели у нас на углу брала? Но не думаю, что это на характер так сильно могло повлиять. Может, позовешь ее чайку с нами попить, мы на нее и поглядим, — Труда уже доела наконец весь нарезанный сыр.

Варя встала с низкого старинного потертого кресла и пошла к Нине. Скрипнув дверью, она вошла в темную комнату со спертым воздухом, ничего не видя. Нащупав на стенке выключатель, включила свет.

— Ты спишь, малыш? — Мама подошла к кровати и попыталась снять одеяло с Нининой головы.

— Не надо, не надо! Уходи! — Нина удерживала одеяло, вцепившись в него тоненькими хрупкими пальчиками. — Пожалуйста, не надо!

Потом вдруг открыла глаза, и Варя поняла, что Нина говорила во сне, она вообще стала часто и помногу спать днем, словно вернулась на много лет назад, в раннее детство, когда это ей было совершенно необходимо.

— Опять что-то приснилось? — спросила мама Варя, погладив вспотевшее родное личико. — Пойдем попьем чайку. Тетя Труда пришла, соскучилась по тебе, зовет.

Нина постепенно просыпалась, чуть затуманенные глазки стали яснее, она схватила мамину руку и прижалась к ней щекой.

— Мамочка…

— Пойдем, малыш, пойдем, пора поесть, — мама потянула Нину из кровати. — Ну что ты как старая бабка стала, все спишь и спишь днем!

Нина села, посмотрела на пол и опустила тощие ножки, вдев их в тапочки, и встала, одернув свое длинное домашнее платьишко.

— О-о-о, ну наконец-то! Нинок, как ты, солнце мое? — Труда даже поднялась, чтобы поцеловать девочку в макушку. — А я тут без вас весь сыр умяла, ничего, Варюх? Не удержалась! У меня так часто последнее время. Видимо, надвигается неуемная алчная старость!

Труда гордо продемонстрировала пустую тарелку из-под сыра, и Варя сразу засуетилась у холодильника.

— Иди ко мне, красавица, расскажи, что нового в школе! — Труда грузно подвинулась, скрипнув старым диваном или костями, понять было трудно.

Нина все еще стояла у стола, молча, не шевелясь, опустив руки по швам, словно ее вызвали к директору школы и сейчас начнется разнос.