— Видите ли, Эверсли, никто, понимаете, никто, не в состоянии сохранить подобное сооружение для следующих поколений. Мы живем там довольно долго и всегда старались делать все возможное, чтобы его сохранить, но теперь ситуация стала невыносимой. Даже содержание самого Замка — он устало махнул рукой, — даже это теперь невозможно. Оба моих сына убиты на войне, но остался внук, и я не желаю перевешивать этот камень на его шею. А теперь о том, что я хочу сделать. Мне недавно предложили одну авантюру — отдать его одному из этих новых колледжей.

Лично мне это кажется полной дичью, но мой дед переделал водопровод — если конечно можно назвать викторианский водопровод современным, — а мой отец провел электричество, поэтому, может, оно и к лучшему, нельзя же отставать от прогрессивных предков. Джонатан пойдет по моим стопам в нарушении традиций: он собирается устроить в поместье большое фермерское хозяйство и непременно с применением новейших достижений науки. В этом году он заканчивает сельскохозяйственный колледж и въедлив, как горчица — от своего ни за что не отступится. Чего я хочу от вас: мне нужен проект дома, в котором можно жить, не боясь разориться от непомерных трат на содержание. Мы выбрали место для строительства и хотим, чтобы вы на него взглянули.

Учитывая, что у Стивена было еще два небольших подряда, всяких дел хватило до самого вечера. Но едва он с энтузиазмом доложил о своих удачах дяде и положил трубку, тяжелые мысли снова его одолели, не став ни на йоту легче. За работой он заставлял себя забыть от этом бремени, но стоило ему лишь немного расслабиться, как тревога накатывала вновь. Самая тяжелая и самая невыносимая ноша в мире: страх, который невозможно облечь в конкретную форму, а потому невозможно обосновать, а затем принять или отвергнуть.

В комнате, которую Стивену отвели в гостинице, был удобный стул и, что еще важнее, специально для него привезенный обширный стол, за которым можно было работать, но работа его сейчас не привлекала. Стивен встал, взял в руки книгу и тут же бросил ее, подошел к окну и некоторое время смотрел, как зажигаются фонари на рыночной площади. Эта булыжная мостовая была тяжким испытанием для любых колес, да и сам рынок шумел, словно старая фабрика.

За спиной его зазвонил телефон. Стивен стремительно обернулся, почувствовав, как сильно забилось сердце. Он не смог бы назвать ни одной причины, по которой Кандида стала бы ему звонить, зато сколько угодно — почему она не стала бы этого делать. Когда они расстались, Кандида была очень сердита и они не договорились о новой встрече. Ради встречи с ней он был готов отдать все на свете. Поняв это, Стивен ощутил, что утрата невосполнима. С замиранием сердца он снял трубку. Голос был женским, но звонила не Кандида. Звонила кузина Луиза.

— О, это действительно вы? То есть это мистер Эверсли?

— Да, это я.

— О, мой милый мальчик, как приятно слышать твой голос! Звонить в гостиницу — это всегда так утомительно, ты не находишь? Никогда нельзя быть уверенным, что подошел именно тот, с кем ты хотел поговорить!

— Так вы просто ошиблись, но…

В ее удивительно высоком и звонком голосе мелькнула обида.

— О нет. Именно с тобой я и хотела поговорить, очень даже хотела. Я боялась, что не застану тебя на месте. Знаешь, миссис Мейхью завтра устраивает один из своих музыкальных вечеров в доме настоятеля. Эти вечера действительно бывают очень хороши и к тому же проходят в великолепном старом особняке. Миссис Мейхью просила меня привести Мод Силвер, а сегодня утром она звонит мне и устраивает выволочку: как я посмела утаить от нее, что у меня в гостях молодой кузен… В общем, она будет очень рада, если ты тоже сможешь прийти.

— Но Луиза…

— Мой милый мальчик, ни слова больше! Конечно я объяснила ей, что на самом деле ты приехал не ко мне, но она сказала, что это не важно и все же надеется, что я возьму тебя с собой. Там будет лорд Ретборо — он ведь играет на скрипке. Не при стечении народа, а так, для себя, конечно, но зато он настоящий меломан. И кажется, он весьма высокого мнения о тебе.

— Очень польщен, — ответил Стивен, — но вы же знаете, что я ужасно занят.

Голос Луизы зазвучал более доверительно.

— Слишком занят, чтобы встретиться с друзьями? Там будут обе мисс Беневент, и я почти уверена, что наконец увижусь там с Кандидой Сейл. Я так любила ее бабушку…

Ну и перспективка: сидеть (а может даже и стоять) в толпе и смотреть на сидящую в другом конце зала, среди кучи незнакомцев, Кандиду, да вдобавок еще слушать выступление местных дарований! Кандида будет недосягаема, мисс Бланк сорвет высокую ноту, а мистер Дэш будет угрюмо пилить на своей виолончели! Во всем этом не было ни малейшего смысла, но Стивен прекрасно понимал, что все равно туда потащится, что не упустит возможности хотя бы посмотреть на нее. Он просто не мог больше выносить разлуку. Если Кандида все еще на него сердится, он по крайней мере будет об этом знать и ему удастся снова на нее разозлиться — пока же это получалось очень плохо. Один-единственный взгляд все ему скажет, все, что ему так необходимо.

— Это очень любезно с вашей стороны, кузина Луиза, — и, разумеется, со стороны миссис Мейхью.

Стивен напрасно опасался — приглашенных на музыкальный вечер оказалось не так уж много. Миссис Мейхью оказалась женщиной весьма благоразумной и ее главной целью было доставить удовольствие друзьям. Поэтому на этих приемах гостей было в меру: она не пыталась набить их словно сардин в банку или заставить их перекрикивать друг друга в гуле толпы. Стивен пришел к заключению, что женщина она замечательная, с безупречными манерами и немалым опытом в светской жизни.

— Лорд Ретборо мне о вас много рассказывал, мистер Эверсли. Все его помыслы только о новом доме, проект которого вы для него разработали. Его можно понять старые дома достойны всяческого почтения, но никто не осмелится утверждать, что сумел бы достойно их содержать.

Они двинулись дальше, и Луиза Арнольд представляла его то одному, то другому. Но потом они с мисс Силвер присоединились к одной компании, уже занявшей свои места. Выступления музыкантов должны были начаться, когда все рассядутся, и поэтому оживленные разговоры пока не стихали. Стивен прислушивался к рассуждениям одного из каноников, высокого, худощавого старика, который, похоже, говорил интересные вещи — если бы можно было расслышать хоть слово. Он собирался рассказать что-то об архитектуре собора, но из-за тихого голоса и легкой шепелявости расслышать можно было очень немногое. Стивен стал ждать удобного случая, чтобы сбежать.

Удобный случай подвернулся, когда в зале появились мисс Оливия и мисс Кара: они пожимали руки миссис Мейхью и настоятелю, представляя им свою внучатую племянницу. На этот раз сестры были одеты по-разному. Мисс Оливия была в наряде из фиолетовой парчи с палантином из брюссельских кружев, на ее шее сияло ожерелье из очень крупных аметистов, на запястьях — парные браслеты. Корсаж платья поражал богатой отделкой. Стивену вспомнились картинки в книге старых французских сказок, он только никак не мог определить, кем бы оказалась мисс Оливия, доброй феей-крестной или злой колдуньей. Скорее все-таки феей-крестной, потому что злой колдунье полагалась свита из жаб и летучих мышей. Мисс Кара, державшаяся позади сестры, выглядела маленькой и сморщенной в своем черном бархатном платье и шали из плотных испанских кружев. На ней было одно из ранневикторианских ожерелий из мелкого жемчуга, собранного в маленькие плоские розеточки.