Рихард пристально посмотрел на следователя, и тот прикрыл глаза и отвернулся.

— Уго, — исправился он. — На теле жертвы следы сексуального насилия и истязаний. Голова отсутствует. То ли это особый почерк убийцы, то ли — что вероятнее — он знает, что в городе есть ловец, и решил так подстраховаться. Подозреваемый — муж его сестры. Они давно не ладили и несколько раз дрались.

— Причина?

— Вот ты мне и скажешь, — Зейн повернулся к нему. — Карна — кто она?

Рихард словно загипнотизированный уставился на узкую рыжую полоску усов над губой Зейна. Неужели это и есть разгадка? Зейн — рыжий, как и хлыщ Эдмон в воспоминаниях Карны, и поэтому стал его раздражать?

— Слушай, а не мог бы ты надеть шляпу, — Рихард взял полицейскую фуражку с сиденья рядом с Зейном и нахлобучил ему на голову. — И еще прикрой рукой нижнюю часть лица.

Зейн снял фуражку и положил снова на сиденье, пригладил волосы пальцами. Ноздри его слегка раздулись, лицо, и без того угловатое, напряглось и будто окаменело.

— Рихард, я, конечно, высоко ценю твой вклад в защиту города, но не зарывайся.

— Ладно, — он отвернулся к окну.

— Так кто такая Карна? Это ее настоящее имя?

— Кто она такая — тебя не касается, — отрезал Рихард, глянув на него. — Она живет со мной. Даже не смотри в ее сторону, понял?

Зейн удивленно приподнял брови — отвратительно рыжие.

— И хорошо бы ты перекрасил волосы, — проворчал Рихард.

Остаток пути до полицейского участка они проделали в полном молчании. Узкими коридорами, выкрашенными в депрессивно-серый цвет, прошли к камере, где держали подозреваемого.

— Если ты ничего не увидишь, мы вынуждены будем отпустить его, — сказал Зейн. — Зацепок нет. Дело тухлое.

— Открывай, — кивнул Рихард.

— Не скажешь, что за дичь про цвет волос?

Рихард покачал головой и толкнул дверь.

Мужчина, вскочивший с узкой койки, тут же попятился к стене. Выставив перед собой длинные жилистые руки, он закричал куда-то в сторону:

— Помогите! Не имеете права! Я буду жаловаться!

— Уймись, Венкель, — сказал Зейн. Он быстро приблизился к мужчине и заломил ему пальцы на руке, так что тот заохал и заплясал на цыпочках. — Чего тебе бояться, если ты невиновен? Рихард, чего ждешь?

Рихард сплюнул на и без того заплеванный пол, шагнул к Венкелю, схватил того за русый чуб и прижал к стене. Глаза его были грязно-болотными, с частыми красными прожилками на белках, и окунаться в его душу оказалось все равно, что плавать в болотной жиже. Вынырнув, Рихард отпустил сальный чуб и брезгливо вытер ладонь о рубаху самого Венкеля.

— Он бьет свою жену, поэтому они ссорились с погибшим. Украл три шендера у булочника. Любитель выпить. Даже, я бы сказал, профессионал.

— А по делу? — спросил Зейн, рассматривая Венкеля, застывшего у стены изваянием.

— Невиновен.

Рихард взял алюминиевую кружку с водой и плеснул Венкелю в лицо. Тот выдохнул, закашлялся, едва не сполз по стене. Зейн поймал его за грудки, тряхнул и усадил на узкую койку.

— Он в порядке? — спросил он с легкой тревогой.

— Будет, к вечеру. А может и к утру, — пожал плечами Рихард. — Я глубоко покопался и не был с ним нежен.

Зейн протянул ему руку, и Рихард ее пожал.

— Передай Карне мое восхищение, — улыбнулся Зейн, концы его рыжих усиков приподнялись, и он тут же охнул и выдернул ладонь из рукопожатия, ставшего слишком сильным.

Рихард пошел прочь и вдруг понял, что тоже улыбается. Он ревнует. Чувство это было новым, странным, немного болезненным, но отчего-то приятным. Выходит, теперь у него есть женщина, которую он не намерен отдавать другому.

Когда Рихард ушел, Карна трусливо сбежала наверх от расспросов Греты. Неизвестно, какими талантами обладала служанка, но иногда Карне казалось, что та, с бельмами на глазах, видит еще больше ловца. В ванной Карна сняла халат и поняла, на что так пристально смотрел рыжий следователь: на ее шее красовалась цепочка из маленьких синяков. Засосы. Пошлое, вульгарное слово. Она услышала его еще в институте — от девушки, которая вышла замуж сразу после первого курса, и поговаривали, что для спешки была причина.

И вот теперь ее шея покрыта засосами. И ладно бы их поставил законный муж!

Карна собрала волосы, приподняла их вверх и, повернув голову, скосила глаза в отражение. Пожалуй, придется надеть платье с высоким воротником или вовсе завязать на шею платок. Карна спустила с плеч бретельки сорочки и застыла, глядя на еще один след поцелуя, оставшийся под левым соском. Она прижала ладони к пылающим щекам. Так стыдно! И от произошедшего, и особенно оттого, что где-то в глубине души — или порочного тела, ей жаль, что все не зашло еще дальше.

Когда она вышла из ванной, то наткнулась на Грету.

— Собираюсь постельное белье менять, — заявила та. — Вам как стелить: одну постель?

— Конечно, две! — взвилась Карна.

— Но ведь эту ночь вы провели вместе, — не сдавалась Грета, — Вот я и подумала…

— Мало ли что вы там подумали! Мы живем и спим в разных комнатах, и так будет и впредь!

Она вошла в спальню и демонстративно захлопнула за собой дверь.

— Думаю, недолго, — донеслось до нее.

Походив туда-сюда по спальне, Карна вытянула чемодан из-под кровати. Надо признать, дальнейшая работа у ловца невозможна. Хоть он и пообещал забыть и не вспоминать, но ясно же, что ничего забывать он не собирается. Карна взяла фотографию Эдмона и положила ее в чемодан. Но судя по тому, как Рихард целовал ее, как уверенно ласкал и какой отклик сумел вызвать в ее теле, опыт у него немалый. Вполне вероятно, что ночные поцелуи для него лишь приятный эпизод. И тогда срываться с места глупо. Она вынула фотографию из чемодана. Но если для него это ничего не значит, то ей тем более лучше уехать. Она не собирается стоять в одном ряду со шлюхами из борделя мадам Роуз, чьи имена Рихард даже не удосуживается запоминать. Карна вернула фотографию в чемодан, села на кровать и закрыла лицо руками. Но он был так слаб вчера, и так просил не уезжать. Это будет подло с ее стороны — оставить его без поддержки. Тем более результат грядущей проверки очень важен.

Когда стук во входную дверь прервал ее терзания, Карна с облегчением бросилась из комнаты.

— Я открою! — крикнула она, но Греты, кажется, и след простыл.

Сбежав по ступенькам, Карна распахнула дверь, за смотровым окошком которой маячили пышные усы личного слуги Мирабеллы Свон.

— День добрый, — сказал он, приподняв шляпу одной рукой. Слегка настороженно глянул в дом и заходить не стал. — Вот. Просили передать.