Время года, которое близится ныне к концу — и буквальному, и фигуральному. Приписанный к нему календарный сентябрь первым делом порадовал нас ураганом «Густав», снова затопившим Новый Орлеан, все еще оправляющийся от сокрушительного удара, который за три года до этого нанесла ему «Катрина». Президент Буш и вице-президент Чейни, изрядно раскритикованные за невнимание к последней, отменили их намеченные загодя появления на происходившем в Миннеаполисе/Сент-Поле национальном съезде Республиканской партии, и правильно сделали, поскольку распространившаяся на всю страну непопулярность обоих большой пользы выдвигаемому этой партией кандидату в президенты — сенатору Джону Маккейну — не принесла бы. Пять дней спустя объявился тропический смерч «Ханна», нанесший нам, обитателям Восточного побережья, лишь минимальный ущерб, однако его преемник, обрушившийся на побережье Мексиканского залива ураган «Айк», сильно потрепал Галвестон, учинил наводнение в Хьюстоне и оставил, направляясь к Великим озерам, без электричества миллионы людей…

Вот так оно все и обстоит — вернее, обстояло 14/09/2008: в канун явления полной, предварявшей осеннее равноденствие луны; «воспоминания» ДжИНа о Неде Проспере пребывают в том же виде, какой имели, когда он надумал (полное время года тому назад) написать их; а так называемое «Видение № 3: 1968» оказалось не Видением bona fide[84], подобным двум его предшественникам, но всего лишь кратким пересказом обстоятельств супружеского «лета» Дж. и Манди. Каковой он также мог — чего еще, к черту, ждать? — завершить: к маю 1988-го, то есть к двадцатилетней годовщине их свадьбы, эта лишенная детей и сестер-братьев чета пришла практически лишенной и родителей тоже, ибо уже увидела раздельные смерти и воссоединение на Эйвонском окружном кладбище доживших до глубокой старости отца и матери Дж., кремацию (в западном Мэриленде) скончавшегося от сердечного приступа отца Аманды и помещение ее матери в дом престарелых, позволившее дочери с несколько большей легкостью управлять финансовыми делами старушки и отслеживать обстоятельства последних, считаных дней ее жизни. Через пару лет, в конце 1989/90 учебного года мужская составляющая названной четы согласилась, хоть и со смешанными чувствами, занять пост директора Программы Писательского Мастерства, осуществляемой СтратКолловским «Домом Шекспира», — программы, в рамках которой Дж. преподавал вот уже три десятилетия: смешанность чувств объяснялась тем, что, хоть он и порадовался незначительной прибавке жалованья, в коей, впрочем, не нуждался, его огорчало посягательство на время, отдаваемое им сочинительству, да и коллегам своим он давно уже дал понять, что административная работа ему никакого удовольствия не доставляет — чувствуя, однако ж (правильно, как выяснилось в дальнейшем), что справился бы с ней лучше, нежели прежний, ушедший теперь на покой бесцветный директор программы. Приступить к исполнению новых обязанностей ему предстояло с начала следующего осеннего семестра, в котором назначенцу исполнилось бы также 60 лет. Что означало и означает поныне…

— Счастливое завершение долгого Лета нашей жизни, а? — сформулировала девятнадцать лет спустя Манди. — И ее соразмерное перетекание в сладкую и сочную Осень? За нее.

Мы снова чокаемся тем, чего, как мог бы заключить впавший в добросовестное заблуждение Читатель, из рук никогда не выпускаем, — винными бокалами, — хотя на самом-то деле выпиваем мы лишь по одному таковому (или, в жаркие дни, по стаканчику джина с тоником и со льдом) при наступлении вечера, иногда по второму, но уже только вина, пока вместе готовим ужин, и по третьему, пока его поедаем: да и вино-то пьем все больше столовое, за вычетом особых случаев вроде восхождения над Матаханноком предравноденственной луны — в теплую сентябрьскую ночь последнего года губительного для страны президентства, — которые просто-напросто требуют шампанского.

— За осень этого года и нашу осень, — соглашается ее супруг, избегая, как и она, зловещего слова листопад.

— И за твою мемуарную музу? — предлагает с улыбкой его супруга. — Да пробудится она наконец и покончит с делом?

— Э-э, видишь ли, Ман… — Временами Дж. называет ее и так. — Не знаю: по зрелом размышлении вся эта затея…

И mirabile dictu[85], как только он произносит «по зрелом размышлении», на него — пригвожденного к месту, глядящего, воздев руку с бокалом шампанского, на луну, — накатывает несомненное откровение/ощущение, нисколько одномоментностью его не ослабленное: самое настоящее

По зрелом размышлении

Поначалу только эти слова, словно набранные полужирными малыми прописными, но за ними следует воспоминание о том, как Нед Проспер привычно провозглашал (большой палец левой руки поднят вверх, указательный выставлен вперед, Рассказчик уже упоминал об этой фигуре в посвященных его покойному другу мемуарных заметках и набросках): «По зрелом размышлении…»

— Давай не будем прыгать с моста, а лучше пойдем обрызгаем Рутти и ее подружек.

— Давай не будем добавлять «Горячий детектив» к бойскаутской макулатуре, а прикарманим его — вдруг пригодится.

Еt cetera, эти зрелые мысли отменяли все им предшествовавшее…

Тронув колено мужа:

— Все в порядке? — спросила Манди.

Дж. открыл глаза, только тут и поняв, что зажмурил их, выпустил из груди воздух и тряхнул, словно пробуждаясь, головой:

— Да-да. Но знаешь что?

— Я вся внимание.

— По зрелом размышлении пошли они к дьяволу, эти мемуары: я литератворец, а не летописака. Забудь про рассказ о Неде Проспере — я напишу рассказ самого Неда Проспера: роман, который он так и не закончил, а я так и не прочитал! Мы идем к тебе, Осень!

И как будто по его условному знаку, не летняя «lhude cuccu», но первые в этом году перелетные канадские казарки, поднимавшиеся от низовьев реки, закричали, точно услышав приветствие Дж., — поначалу негромко, а там и какофонично: длинный V-образный караван их проплыл, пересекая лик полной луны, чтобы опуститься на воду в ближайших бухточках и речушках. Супруги как зачарованные следили за ними.

А после, вздохнув:

— Мы привели к тебе, Осень, — поправила Дж. терпеливая, давняя спутница его жизни. — Мне, сколько я помню, шестьдесят пять, а тебе через неделю стукнет семьдесят восемь! Ты уж займись, любовь моя, твоим Зрелым Размышлением, и удачи тебе.

Но где же цветы?

В июне года Нашей Эры 1970-го, второго года их брака, сорокалетний Джордж Ирвинг Ньюитт и его двадцативосьмилетняя супруга Аманда Тодд взяли ипотечный кредит (сроком на двадцать лет), чтобы купить первый их стратфордский дом: вышеупомянутое белое дощатое бунгало, каковое они до той поры арендовали. Молодой Манди в особенности сама мысль о том, что столь удаленная дата погашения кредита действительно когда-нибудь наступит, представлялась почти смешной: 1990-й? Ей тогда будет уже под пятьдесят, ее мужу-бодрячку — за шестьдесят, а только что начавшееся Лето их жизни сменится Осенью? Немыслимо! Однако прошло совсем недолгое, как им теперь кажется, время и это случилось. Опозоренный Уотергейтским скандалом и последовавшей за ним процедурой импичмента Ричард Никсон ушел с поста президента и был немедля прощен его преемником Джеральдом Фордом. Военные части США покинули Южный Вьетнам, который быстренько капитулировал перед Северным. Затем Джимми Картер победил на выборах Джеральда Форда и четыре года спустя был побежден Рональдом Рейганом. СССР вторгся в Афганистан; произошло извержение вулкана Сент-Хеленс[86]; взорвался космический шаттл «Челенджер»; запятнанная скандалом «Иран-Контрас» репутация президента Рейгана снова начала набирать высоту после четырех его продуктивных встреч с советским лидером Михаилом Горбачевым, предзнаменовавших завершение долгой, чреватой апокалипсисом холодной войны. Еtcetera (см. «Всемирный альманах», с которым очевиднейшим образом консультируется Рассказчик) — и не успели они даже глазом моргнуть, представляется им, оглядывающимся ныне назад, как самая длинная пора их жизни миновала.