– Нет, барин, – твёрдо заявил Алёшка. – Что решено, то и будет. Вместе пойдём. И злодея я сам… вы поперёк не суйтесь, ладно?

Можно ли было ещё месяц назад представить, что способен он говорить с господином своим в таком тоне? Я даже порадовался в душе, что воспитание моё дало столь полезные плоды. Сложная мне досталась задача, но я же с нею справился! Ну, почти. Вот ночью можно уже будет радоваться по-настоящему, с шампанским… впрочем, раньше утра всё равно никакого шампанского не достать, будь ты даже Великим магом.

– Хорошо, Алёша, как условились, – согласился я. – Уверен, что рука не дрогнет? Стрелять-то ты всего месяц как начал учиться. Навык ещё не наработался.

– Ничего, барин, справлюсь. Тут же не монету вышибать со ста шагов, тут всё рядом.

– А если осечка? – коварным тоном поинтересовался я.

– На тот случай вот, – Алёшка погладил рукоятку маленького топорика, подвешенного у него под мышкой в нарочито сделанной петле. Выхватить можно мгновенно – не зря же неделю он упражнялся. Кинжал, мною предложенный, сразу отверг, сказал, топором сподручнее. Я, правда, немного сомневался – одно дело курице голову отрубить, а другое с человеком управиться, но вслух ничего не высказывал. И впрямь, какая разница? Будь у него топор, шпага, турецкий ятаган – всё одно выйдет.

– Тогда снова напоминаю, как действуем…

– Сто раз уже ведь говорено, – поморщился Алёшка.

– А сейчас будет сто первый, – добавил я в голос жёсткости. – Ты меня слушай, я человек военный и на опыте знаю, что от повторения худа не будет. Итак, на выходе из леса разделяемся и в княжеский дом входим разными путями. Ты – через погреба, оттуда на кухню, а дальше уже как я тебе на бумаге расчертил. Я – через окно одной из гостевых комнат на первом этаже, сейчас они пустуют. Ключи-то при тебе?

– Что ж я, совсем дурной, барин? – похлопал Алёшка по карману чёрных штанов из плотной саржи. – А где вы такие добыли-то?

На связке, что я дал ему, болтались три хитро скрученные стальные проволочки. Алёшка думал, что это воровские отмычки – и хорошо, что думал именно так. На деле же был это простенький артефакт «Сезам» – простенький, но редко изготовляемый, потому что не особо и нужный. Иному он без надобности, Иной откроет любые человеческие замки обычным заклятьем Отмыкания… и лишь когда требовалось использовать помощника-человека, тогда на скорую руку брали проволоку, гнули её так, чтобы выглядело убедительнее, заряжали вытянутой из Сумрака силой.

– Забыл, что ли, где служу? – улыбнулся я. – Тайная экспедиция на то и тайная, что знает, как пролезть туда, где дали бы ей от ворот поворот.

И уж тем более не следовало Алёшке знать, что третья проволочка, самая тоненькая, предназначалась вовсе не для отпирания замков. Это тоже был простой артефакт, по действию такой же, как и обычный наш Круг Невнимания.

– А что, ежели князь Модест Яковлевич не одни у себя в покоях будут? – обеспокоился вдруг Алёшка. – Как это мы с вами не дотумкали, что он же с этой своей Лидией Карповной может это… возлежать, в общем.

– Кто не дотумкал, а кто и дотумкал, – наставительно поднял я палец. – Лидия Карповна, как я разведал, второй день мается животом, на горшок каждый час ходит. Отравилась, видно. Не способна она сейчас к постельным утехам. Да и девок-наложниц можешь не опасаться… толковал я третьего дня с доктором Огурцовым, который князя пользует. Вызвали мы с графом Сухоруковым его в Контору, поговорили… допрос, как ты знаешь, снимать нам по сему делу запретили, но просто поговорить-то, без записи, кто ж помешает?

– А при чём тут доктор? – непонимающе уставился на меня Алёшка. Всё-таки кое в чем он дитя дитём, не просекает с ходу такие вещи.

А вот что ничего наша Контора с князем поделать не может, это ему подробно разъяснять не пришлось, это он сразу усвоил. «Видишь, как оно обернулось, – в нужное время огорчил я его. – Ответ пришёл из столицы на рапорт графа Ивана Саввича по делу князя Корсунова. Из самых высших инстанций, выше не бывает. Велено нам козни против честного подданного ея величества отнюдь не строить, ибо обвинения наши токмо нашу же дурость и обличают, а надлежит нам заниматься прямым делом своим, выявлять злоумышления и хулы в адрес высших властей. Как я того и боялся, Алёшка. У князя высокие покровители… и ежели Иван Саввич упорствовать станет, то запросто должности лишится… и хорошо, если не вместе с головой».

Про высоких покровителей он понял, про купленную местную власть – тоже. Уверился, что никакой справедливости по закону ждать нечего, неуязвим князь для российского закона.

И после того аккуратно, не спеша, по словечку тут, по намёку там внушил я мальчишке мысль, что коли нет справедливости на земле и коли Бог на небе тоже не торопится карать злодея, то надлежит нам самим свершить свой суд над князем-нелюдем. Рассказал я Алёшке о прочих его преступлениях, кое-что и приукрасил малость, но и без того за ним столько всего в дядюшкиных бумагах числилось, что следовало бы ему голову каждый день рубить… на протяжении лет этак пятисот.

И на девятый день после Дашиной гибели, когда сходили мы во Всехсвятскую церковь, отстояли панихиду, Алёшка наконец произнёс: «Я бы душегуба этого своими руками кончил… пускай потом хоть кнут с каторгой, хоть петля! Не должны такие землю топтать!» Сердце моё в тот миг растаяло от радости, точно шмат масла на раскалённой сковороде. «Что ж, – сказал тогда я, – мне тоже так мнится. Тем более отклонил он мой вызов, показал себя гнусной шельмой, и потому вправе я стереть его с лица земли».

Мы даже спорили, у кого из нас больше прав его стирать, и договорились, что всё-таки у Алёшки. Не мою же сестру князь-душегуб медведю скормил. Но, однако же, стирать будем вместе, и притом всю подготовку дела беру я на себя. «Не думай даже про каторгу и петлю! – взъерошил я ему рыжие волосы. – Всё аккуратно сделаем, никакие сыщики не подкопаются. Помни: у меня за плечами немало сражений, да и тут, в Экспедиции, кое-чему научился».

Насчёт «немало сражений» я, конечно, весьма преувеличил, но так оно прозвучало убедительней.

С того дня начали мы готовиться. Я то и дело ездил в окрестности Старого Лога (вернее, Алёшка так считал), он же едва ли не каждый день удалялся с пистолетами в ближайшую рощу, чтобы поупражняться в стрельбе. Я щедро снабдил его пулями, порохом, пыжами… ну и охранное заклятье наложил. Не шибко сильное, зато для Иных невидимое, если только те сами на парнишку не нападут.

– А доктор при том, – ухмыльнулся я, – что сообщил он о кстати случившейся хвори князя Модеста Яковлевича. Воспалилась у него железа некая, всё ж не мальчик он, почти пятьдесят… Коротко сказать, временно не способен на постельные подвиги. Так что на сей счёт не волнуйся, один князь будет. Ровно одна штука.

Тут я, правда, малость слукавил.

* * *

Наконец настал миг расставаться. Я проверил заряд в Алёшкином пистолете, велел ему попрыгать – ничего не звенит, всё ладно пригнано – и широко перекрестил. Мне ведь нетрудно, а мальчишка ещё верит в химеры… пускай потом ему дядюшка мозги на место вправляет, а я на роль мудрого наставника уж точно не гожусь.