– А, да, вполне возможно. – Он выпустил струю дыма изо рта; его губ коснулась заговорщицкая улыбка, а глаза продолжали изучать ее.

Радом с Евой появилась София.

– Мне кажется, ты единолично захватил внимание нашего нового друга, Алекс. Прости нас. Нам о многом нужно поговорить. – Она протянула руку, и Ева, вставая, постаралась не выказать своей поспешности и нетерпения. Она поймала взгляд стоящего в дальнем конце комнаты Грэма и почувствовала, как ее нервы успокаиваются от тепла его глаз. В венах пульсировала кровь. Ей хотелось, чтобы они снова оказались в шоу-руме, только они вдвоем.

Александр встал и церемонно поклонился.

– Было очень приятно.

Ева ответила неопределенной улыбкой, а затем позволила Софии увести себя. Остаток вечера прошел как в тумане. Позднее Ева не смогла припомнить ни имен, ни того, чем ее угощали, о чем разговаривали и что она отвечала. Все, что она запомнила, – это близость Грэма, его ногу, прижатую к ее ноге под столом, и пугающие серебристые глаза мужчины, взглядов которого она так старалась избежать на протяжении всего приема.

Лондон

май 2019 года

Раздался звонок в дверь. Я оторвала взгляд от ноутбука, в который набрасывала описания и истории к нарядам, отобранным Прешес и нами с Арабеллой к выставке. Комплекты, юбки и жакеты валялись вокруг меня на кровати, и когда я встала открыть дверь, персиковое шелковое платье соскользнуло на пол.

Наклонившись, я провела пальцами по ткани, все еще мягкой после восьмидесяти лет, прошедших с того времени, когда платье надевали последний раз. Я положила его рядом с черным тюлевым платьем на одно плечо, и мне нестерпимо захотелось коснуться и его тоже. Я по-новому взглянула на моду, просто разговаривая с Прешес и делая заметки, что было довольно удивительно, учитывая мой обычный наряд, состоящий из джинсов и рубашек с пуговицами. Я бы даже предложила новое название к выставке и статье, которое Арабелле понравилось: «Война и красота: мир моды в мире войны».

Мне нравилось буквально все в этом задании. Мне нравилось разговаривать с Прешес и узнавать об индустрии моды в конце тридцатых и в сороковых годах, и мне нравились прекрасные наряды, окружающие меня. Мне нравилось все, кроме присутствия Колина Элиота.

Как Арабелла и обещала, он работал сверхурочно. Хоть так было всего три вечера, я все же сумела рассчитать, что если стану ужинать пораньше, то смогу возвращаться в комнату до его прихода. Но даже после первого вечера я обнаружила, что с нетерпением жду звука поворачиваемого в замке ключа. И обижалась на него, что было – я признавала это – совершенно нелепо. И даже несправедливо.

Снова раздался звонок в дверь, и я пошла открывать, чуть поспешнее, чем нужно. Была суббота, а Колин упоминал прошлым вечером, что он по субботам обычно едет в офис, как минимум на полдня. Я ждала Арабеллу, которой тоже нужно было в офис, но она собиралась завезти сюда сумки «Сэйнсбериз», которые мы забыли в багажнике после поездки к Пенелопе.

Открывая дверь, я услышала знакомое рычание из кухни. Повернувшись, я обнаружила Оскара, тянущего за собой красный клетчатый поводок, а за ним – Лауру. Арабелла закрыла дверь и присела на корточки, чтобы почесать за ухом собачонку, которая пристально следила за мной.

– Извини, – сказала Лаура, укорачивая поводок, чтобы можно было подойти к нам. – Он любит Колина, а следовательно, любит и Арабеллу – должно быть, он чует родственную связь между ними или что-то подобное. Может, он завидует тебе и тому вниманию, которое Колин переадресовал тебе.

– Ой, нет. – Я с жаром замотала головой. – Никакого внимания нет, поверь мне. Оскар может выкинуть из головы эту мысль. Может, ему просто требуется время, чтобы пообвыкнуться?

Оскар теперь тихо сидел в ногах у Арабеллы, глядя на меня снизу вверх с милым выражением мордашки.

– Ну что, будем друзьями?

Я присела, чтобы дать понюхать ему свою руку, но Оскар издал утробный рык, и я тут же отдернула ее.

– Будем стараться, – сказала Лаура. – А сейчас мы идем на прогулку. Джордж с Колином, а мисс Дюбо уже позавтракала и теперь отдыхает. Увидимся.

Мы попрощались. Затем Арабелла повернулась ко мне, широко улыбаясь.

– Ну, хотя бы Джорджу ты нравишься. Конечно, ему все нравятся, но это ведь только начало, так ведь?

Прежде чем я нашлась что ответить, задняя дверь квартиры распахнулась, и Джордж, стремительно пролетев по коридору, радостно поприветствовал меня, положив лапы мне на плечи и облизав мне лицо своим длинным языком. Сзади приблизился Колин с выражением, которое иначе чем враждебным назвать было нельзя, и аккуратно оттащил пса за ошейник.

– Хватит, Джордж. – А потом менее дружелюбно произнес: – Как съездили в Суррей, дамы?

Это прозвучало скорее обвинением, чем вопросом.

Арабелла смахнула со лба белокурую прядку.

– Чудесно. Спасибо. Тетя Пенелопа была обворожительна, как всегда, и приготовила нам вкусный киш. – Она передала Колину пакет «Сэйнсбериз» и указала на второй возле двери. – Будь так добр, отнеси это в гостиную. А если у тебя найдется несколько минут, то можешь помочь нам.

– Мне кажется, в этом нет необходимости, Арабелла, – проговорила я. – Я здесь именно для этого, помнишь?

Колин слегка замешкался, словно хотел что-то сказать, а затем взял сумки и последовал за Арабеллой в столовую, в которую я еще не заглядывала. За отполированным до блеска столом красного дерева могли с легкостью уместиться человек двенадцать.

– Вот это стол, – произнесла я, – он бы идеально подошел для меня и моих пятерых братьев и сестер, вне всяких сомнений. По крайней мере, убирать его легче. Вся брошенная через него еда не попадала бы в цель, ну кроме разве что бросков Джоуи – он бейсболист.

Уголки рта Колина дернулись почти против его воли.

– Пять братьев и сестер – та еще суматоха, наверное.

– Представь себе, каково это – делить ванную с пятерыми и драться за переднее место в минивэне. Я много раз мечтала быть единственным ребенком в семье.

– Бедная ваша мама. Она, должно быть, святая.

Я почувствовала на себе взгляд Арабеллы, но не повернулась к ней. Старая рана, отвыкшая от прикосновений, снова заболела. Обычно я была более подготовлена к неожиданным ударам.

– Да. Она, безусловно, святая. – Я наклонилась к одной из сумок и вытащила, судя по всему, коробку для канцелярских принадлежностей, обтянутую ленточкой, которая когда-то, должно быть, была ярко-красной. Не поднимая глаз, я проговорила: – Она умерла, когда мне было четырнадцать.

Комната наполнилась тишиной, если не считать мягкого постукивания когтей Джорджа, который вошел в комнату и улегся у моих ног.

– Прости, – пробормотал Колин. Он больше ничего не сказал, словно знал, что все дальнейшие слова не оправдают, не объяснят, не уменьшат и не ослабят моего чувства потери. А мне оставалось только гадать, какое событие собственной жизни заставило его понять это.