– Я всего лишь хочу понять, почему ты лгал.

Он пристально смотрел на нее своими темными глазами, в которых таилась печаль.

– Я горжусь тем, что я араб. Наша культура – древнейшая в мире. Это настоящий кладезь мудрости. Мы живем по законам духа, и наши традиции созданы нашими предками на протяжении веков. Когда я попадаю в Голливуд, меня охватывает стыд, но вовсе не из-за моего происхождения. Просто я вижу высокомерие, невежество, тщеславие, тупость, погоню за наживой. Там царит отвратительный культ тела и молодости. Там продают свою сексуальность ради славы и финансового благополучия. Люди одержимы новшествами и совершенно забыли о традициях. Всеобщая поверхностность, насчет которой ты так мило шутишь, отнюдь не безобидна – она словно спелый плод, разъедаемый изнутри гнилью.

Оливия замерла, судорожно сжимая сумочку и думая о спрятанном в ней ноже. Она чувствовала, что любое неосторожное слово или жест могут прорвать плотину его тщательно сдерживаемого гнева.

– Ну почему в самых богатых странах всегда живут самые несчастные люди? Ты знаешь ответ на этот вопрос? – продолжал Ферамо.

– Ну, это довольно странное обобщение, – как можно непринужденнее сказала Оливия, пытаясь разрядить ситуацию. – Я имею в виду, что арабские страны тоже относятся к числу самых богатых. Саудовская Аравия, например, тоже далеко не бедная страна, разве не так?

– Ха, Саудовская Аравия! Тоже мне пример.

На его лице отражалась ожесточенная внутренняя борьба. Он отвернулся на несколько секунд, а когда снова повернул лицо к Оливии, уже полностью владел собой.

– Прошу прощения, Оливия, – уже мягче произнес он. – Просто, проводя в Америке столько времени, я часто испытываю страдания, сталкиваясь с невежеством и предрассудками, когда нашим проектам не дают хода и относятся к нам неуважительно. Впрочем, хватит об этом. Сейчас не время для таких дискуссий. Вечер прекрасный, и нас ждет великолепный ужин.

О боже! Ферамо отнюдь не отличался умеренностью в выпивке – один «Мартини», бутылка «Кристалла», «Померол» урожая восемьдесят второго года, больше половины бутылки «Шассань-Монтраше» урожая девяносто шестого и вдобавок «Рейота далле Вальполичелла» на десерт. Это был бы явный перебор даже для обычного мужчины. Для мусульманина такое просто непостижимо. Однако, поразмыслив, Оливия решила, что, скорее всего, Ферамо большую часть жизни вообще не пил, а начал делать это совсем недавно, для отвода глаз. Откуда ему знать, что такие излишества выглядят довольно странно, ведь нормальные люди так не пьют.

– А разве мусульманам можно употреблять алкоголь? – наконец решилась произнести она. Оливия чувствовала, что явно переела. Еда отличалась крайней изысканностью: морские гребешки с пюре из молодого горошка, сдобренные маслом из белых трюфелей, морской окунь под в меру острым соусом карри с тыквенными равиоли, а на десерт – персики, припущенные в красном вине с ванильным мороженым из сыра маскарпоне.

– Все зависит от обстоятельств, – туманно ответил Ферамо, не забывая наполнить свой бокал. – На этот счет существует множество толкований…

– Ты ныряешь с этой яхты?

– Ты имеешь в виду дайвинг? Да. То есть нет, я лично не ныряю. Здесь слишком холодно. Я предпочитаю делать это на Карибах, на рифах Белиза и Гондураса или в Красном море. А ты занимаешься дайвингом? – Ферамо протянул руку, чтобы наполнить бокал Оливии, не замечая, что он и так уже полон.

– Да, я люблю дайвинг. Знаешь, до моего приезда сюда я даже хотела предложить написать статью для «Elan» о дайвинге в местах, пока не столь популярных. Белиз, Гондурас – это прекрасно. Еще я подумывала о побережье Красного моря в Судане.

– В таком случае, Оливия, – он широко развел руки, – ты просто обязана посетить мой отель в Гондурасе. Я просто настаиваю на этом. На островах Ислас-да-ла-Баия просто превосходные условия для дайвинга. Представь себе – скальные стены, уходящие на сотни метров в глубину, причудливые туннели и пещеры, редкие виды морских обитателей. Ты просто обязана договориться с журналом, чтобы они заказали тебе эту статью. А потом можно отправиться в Судан. Подводный мир там просто поражает красотой, а вода – самая прозрачная в мире. И самое главное, туда еще не вторглась цивилизация. Тебе непременно надо туда поехать, причем прямо сейчас. Кстати, я завтра уезжаю в Гондурас. Ты могла бы связаться со своим редактором и присоединиться в этой поездке ко мне. Я тебя приглашаю.

– А вот с этим у меня проблема, – посетовала Оливия.

– Проблема?

– Дело в том, что они отказались от моих услуг.

– Отказались от твоих услуг?

Она внимательно наблюдала за ним, пытаясь выискать признаки притворства.

– Именно. Кто-то из твоего рекламного агентства позвонил главной редакторше и пожаловался, будто бы я связалась с ФБР и попросила их проверить тебя на благонадежность.

Ферамо лишь на секунду потерял самообладание, но тут же взял себя в руки.

– Ты? Позвонила в ФБР? Что за чушь собачья!

– Вот и я об этом. Поверь, я этого не делала. Но кто-то насажал мне в номер «жучков» и слушал, как я беседую сама с собой. – Оливия наклонилась к нему. – Я хочу, чтобы ты правильно меня понял, Пьер. Честно говоря, у меня возникли определенные подозрения в отношении тебя после того, что произошло в Майами. Когда мы говорили с тобой на крыше, ты так настаивал, чтобы я не ходила утром в «Океан-отель». А после теракта ты тотчас же исчез из города. К тому же сказал мне, что француз, а я слышала, как ты говорил по-арабски. Что касается меня, я часто увлекаюсь и говорю сама с собой, точнее, с воображаемым собеседником – но, хоть убей, не могу понять, кому понадобилось прослушивать мою комнату.

– А ты уверена насчет прослушки?

– Я обнаружила прослушивающее устройство в розетке.

Его ноздри хищно раздулись.

– Милая моя Оливия, – наконец произнес он. – Я тебе очень сочувствую, но даже понятия не имею, кто бы мог это сделать. Одно могу сказать – мы живем в поистине безумном мире.

– Согласна. Теперь ты понимаешь, почему…

– Конечно, понимаю. Ты ведь журналистка, знаешь языки и привыкла докапываться до истины. А я, вероятно, выгляжу подозрительно. Но ты ведь сейчас не сидела бы здесь, если бы не отбросила эти подозрения, разве не так?

– В противном случае было бы сущим безумием прийти сюда, – сказала Оливия, изо всех сил стараясь избежать явной лжи.

– А теперь ты еще и работы лишилась.

– Ну, допустим, это не постоянная работа. Тем не менее кто-то из твоих рекламщиков позвонил им и выразил негодование.

– Я постараюсь с этим немедленно разобраться. Дай мне телефон этой редакторши, и я ей утром позвоню. Мне жаль, что так получилось.

«Похоже, я в тебя влюбляюсь, – думала Оливия. – И плевать мне на то, что ты, возможно, террорист. Прямо как сотрудницы гуманитарных миссий, которые начинают испытывать нежные чувства к главарям мятежников, или заложницы, которые влюбляются в своих похитителей. Точно, у меня все признаки стокгольмского синдрома. Скоро доживу до того, что окажусь героиней скандального сюжета в «Женском часе».