– Тогда, раз не хочешь верить тому, что старший брат говорит, дуй читать учебники истории. Я говорю о времени перед Расколом. И перед созданием атмосферы на Марсе. Тогда впервые за всю историю мужественность вышла из моды. Шла волна феминизации общества, альфа-самцы сами истребляли себя, совершая самоубийства и употребляя стимулирующие потенцию препараты, которые сердце просто не способно выдержать, что в конечном итоге тоже самоубийство, просто медленное, и потрахаться с удовольствием в процессе можно.

– Я думал, такие препараты запретили.

Джефф одарил его очередной кривой ухмылкой:

– О да, именно это и сработало. Я имею в виду, ясень пень, никто и никогда не станет принимать запрещенные наркотики, правда? Особенно если от этих наркотиков член делается как полицейская дубинка и не отказывает всю ночь напролет.

– Все равно не верю, что такие препараты разрушили общий баланс. Это же просто тема для ток-шоу о генетике, Джефф.

– Дело твое. Научные круги не поддерживают теорию об истреблении маскулинности, тут ты прав. Но любой социобиолог скажет тебе, что самоуничтожение альфа-самцов повлияло на политическую обстановку прошлого века, что это один из важнейших факторов. Как говорится, – снова усмешка, – измельчали мужики. И одновременно уменьшился интерес к искусству войны. Никто, если не считать нищих идиотов из какого-нибудь Канзаса, не хотел служить в армии, потому что, блин, там же и убить могут, есть способы прожить жизнь получше, и оплачиваются они тоже получше. И получается, что эти нищеброды сражаются не на жизнь, а на смерть по причинам, – Джефф быстро переключился на пародийное иисуслендское произношение, – которых они как следует не понимают, в то время как все остальные орут о нарушении прав человека, мол, выпустите меня отсюда, желаю бесплатно обучаться в колледже. И мы проигрываем, братишка, проигрываем по всем параметрам. Потому что против нас враги, которые едят, спят и дышат, ненавидя все, что мы собой представляем, которым не страшно умирать в агонии, при условии, что они прихватят с собой кого-то из нас. Послушай, Том, феминизированное открытое общество много чего может, но его способность вести войны гроша ломаного не стоит.

– Я не просил, чтобы ты прочел мне лекцию о Расколе, Джефф. Меня интересует модификация тринадцать.

– Изволь. – Джефф снова приложился к араку. – Смотри, давным-давно все мы думали, что будем посылать на войну роботов. Но роботов дорого строить, и на самом деле никто по-настоящему в них не верит. Они ломаются, когда становится чересчур жарко, или чересчур холодно, или песка слишком много. И в городах вечно лажают, много валят не тех людей и разрушают инфраструктуры, которые хотелось бы сохранить в целости. Их можно взломать, перепрограммировать и выключить, имея мало-мальски приличную боевую консоль, если посадить за нее толкового инфоястреба, а этих ребят мы, вероятно, сами же и поднатаскали на интернациональных, мать их, курсах при Массачусетском технологическом институте. Роботов можно украсть, перенастроить и послать против нас же, а мы даже не будем об этом знать. Помнишь тот мемориальный камень, который папа показывал нам, когда мы ехали в Нью-Мехико? До хера здоровенный такой булыжник посреди Оклахомы?

– Смутно. – Ему припомнился большой светлый гранитный валун, одна сторона которого была выровнена и отполирована до блеска, контрастируя с остальной поверхностью – грубой, шероховатой, матовой. Черные буковки – он еще слишком мал, чтобы прочесть. Иссохшая, непригодная для посевов и пастбищ земля, пара магазинчиков возле выжженной солнцем прямой автострады, похожей не гладкий железнодорожный рельс. Они покупают конфеты, за прилавком старуха, с волосами серыми, как пыль вокруг. Грустная, вспомнил он, она выглядела грустной, пока они выбирали конфеты и расплачивались.

– Сколько мне было, пять или шесть?

– Может, и того меньше. Думаю, ты тогда мало чего понял, но мне потом еще недели две кошмары снились. Этот Трупекс AS-81 выглядит как моя старая игрушка, только нормального размера, он вламывается в дом, расплющивает маму с папой, зависает над моей кроватью, вытаскивает меня оттуда и отрывает мне руки-ноги. Знаешь, эти механизмы привезли на склад за девять недель до того, как активизировался вирус «Аллах акбар».

– Да, я это в школе проходил. Я же сказал, Джефф, я приехал не ради урока истории.

– Они, на хер, весь город вырезали, Том. Они его в клочья разнесли. Ничего не осталось, кроме камня этого сраного.

– Я знаю.

– Хардести, Форт-Стюарт, Блумсдейл, военно-морская база в Сан-Диего. И все это меньше чем за три года.

Тебя не удивляет, что военные стали искать варианты получше?

– Ты о модификации тринадцать?

– Да, о модификации тринадцать. Это доцивилизованные люди. В них есть все, что было в нас, все, от чего мы ушли, сняв первый урожай, написав первый закон и построив первый город. Говорю тебе, Том, на твоем месте я просто позвонил бы в АГЗООН и отошел в сторонку. Незачем тебе мудохаться с этими тринадцатыми.

– А теперь ты заговорил как журналисты.

Джефф подался вперед, его лицо было серьезным:

– Том, тринадцатые – единственная генетическая модификация – так считает Джейкобсен, – опасная до такой степени, что лишена основных прав человека. Именно по этой причине они все заперты по поселениям или сосланы на Марс. По этой причине им не разрешено размножаться. Речь о таком типе человека, которого эта планета не видела более двадцати тысяч лет. По сути они параноидальные психотики, которых с раннего детства готовили воевать, вот и все. Они умны, они жестоки, у них один интерес – получить то, чего им хочется, не считаясь с потерями и издержками.

– Не вижу, – едко сказал Нортон, – как это связано с мужественностью.

– Это потому, что ты живешь в Нью-Йорке.

Нортон усмехнулся и осушил свой бокал. Брат с легкой улыбкой наблюдал за ним.

– Я серьезно, Том. Думаешь, Раскол произошел из-за интересов Штатов Тихоокеанского Кольца и по экологическим соображениям? Или из-за нескольких линчеванных азиатов и пары-тройки провальных операций на Ближнем Востоке?

– И из-за них в том числе.

Джефф мотнул головой:

– Дело не в этом, Том. Все это ни при чем. Америка раскололась из-за разных представлений о том, что представляет собой могущество. Это грубая мужская сила или женская склонность договариваться? Напор против знаний, доминирование против толерантности, примитивное против сложного. Вера, и Знамя, и патриотическая Песня объединились против Новой Математики, – которой, коль уж говорить, никто, кроме специалистов по квантовой физике, толком не понимает, – Теории Кооперации и Нового Международного Порядка. И пока проект «Страж Закона» не появился, все предвещало будущее столь феминизированное, что оно откровенно противоречило бы всему американскому.

Том хохотнул вопреки желанию.

– Тебе бы речи писать, Джефф.

– Ты забыл, – без улыбки сказал брат, – я этим уже занимался. А теперь представь себе, как все было: тонущий корабль исконной мужественности, погрязший в недоступных пониманию сложностях, побежденный собственными военными технологиями и собственной молодежью. И потом, представь, появляются эти новые, здоровенные, агрессивные мерзавцы в американской униформе, называемые «Стражами Порядка», и вдруг побеждают. Никто точно не знает, откуда они взялись так внезапно, и вообще там многое весьма спорно, но кому какое до этого дело? В счет идет то, что эти парни – солдаты Америки, они сражаются за нас, ведут бои. Просто посиди минутку, Том, и подумай, какой это возымело эффект в маленьких городках вроде тех, через которые ты проезжал по дороге сюда.