Клеопин не знал, что ответить. Равно, как не знал – враг он теперь своим сослуживцам или нет? Муравьев между тем продолжал:

– Вам теперь это не очень интересно, но я распорядился обеспечить узникам более сносные условия. В камерах сколачиваются нары. В окнах установлены стекла. Будут выдаваться постели и белье. Ну, и все прочее – прогулки, свежие газеты, книги. Станет теплее – приведут в порядок ватерклозеты.

– Ежели снова сюда попаду, будет легче, – пошутил Клеопин.

– Ежели что – милости просим, – поддержал комендант шутку. – Но лучше не попадать. Знаете, штабс-капитан, прохожу как-то мимо нижней камеры и кажется, что сам тут сидел – на полу, на мокрой соломе… Говорил о том с Ипполитом Муравьевым-Апостолом, говорит – «де жа вю». Мол, ему самому блазнилось, что застрелился в степи.

– Поэтому-то вы и распорядились привести казематы в пристойный вид? Чтобы помягче и потеплее, коли посадят? – съязвил Клеопин.

– Может быть, – не стал спорить Муравьев. Потом добавил: – В этой жизни может быть все. Что же, господин штабс-капитан. Идите, собирайтесь. И ступайте с Богом. Навестите родных, отдохните. Там и решите – с кем вы.

Весна-лето 1826 года.

Аббас-Мирза начал выступление едва дождавшись, пока реки вернутся в отведенные на то русла. Сорокатысячное войско, на острие которого был отряд Самсон-хана – беглого русского солдата, с ходу форсировало реку Аракс и вторглось в Карабах. Почти без боя была захвачена Нахичивань. Реденькие казачьи разъезды и отряды Эриванского наместника были смяты и уничтожены.

Второй, двадцатитысячный отряд, под командой грузинского царевича Александра, звавшегося ныне Искандер-сардар, устремился к Эривани. Третий отряд, в десять тысяч сабель, выступил на Ленкорань.

Аббас-Мирза двигался к Елисаветполю[6] словно по ковровой дороге. Но на его пути встретился городок Шуша, где стоял небольшой гарнизон – баталион 42-го пехотного полка и рота егерей во главе с полковником Реутом.

Английские инструктора остались бы недовольны учениками. Сарбазы, из которых они силились сделать регулярную пехоту, столкнувшись с более умелым и опытным противником, сразу же превратились в нестройную толпу. Русские егеря еще на подступах расстроили меткой стрельбой атаки сарбазов, а ударившие в штыковую пехотинцы обратили неприятеля в бегство. Однако подключившаяся к делу персидская кавалерия остановила русских. Но только остановила, а не повергла в бегство. Попытка взять город на плечах противника провалилась: пехота, построив коробку каре, ощетинившись штыками, попятилась под прикрытие городских стен, а егеря, взятые в центр, продолжали стрельбу, нанося изрядный ущерб.

Наткнувшись на сопротивление, Аббас-Мирза даже не попытался захватить городок, а обтек его и устремился дальше. Его почему-то не волновало, что в тылу оказался форпост противника. Возможно, не придал значения из-за его малочисленности.

Весь Кавказский корпус мог выставить против мощи в 70 тысяч персов не более 30 пехотных рот и несколько казачьих сотен. Ермолов, назначив в командование авангарда уже генерала Мадатова, определил левый фланг под начало едва оправившегося от болезни Вельяминова-3-го. Сам же, взяв на себя спокойный (пока!) правый фланг, проходящий по линии Тифлис – Эриван, прилагал максимум усилия для сколачивания войск.

Под ружье были поставлены все молодые христиане. Мужчины постарше вливались в армию как волонтеры. Они, в отличие от молодежи, хорошо помнили поход основателя династии Каджаров Ага Мохаммед-хана, вырезавшего добрую четверть христианского населения, и прекрасно понимали, что Аббас-Мирза не уступит в жестокости своему дедушке.

Хотя армия собралась внушительная, ее еще следовало обучить азам воинских премудростей. Поэтому главнокомандующий приказал отходить к Александрополю[7]. По замыслу Алексея Петровича, городок Гюмры, получивший имя императора Александра, должен был стать закавказским Смоленском и Тарутиным.

Генерал Вельяминов-3-й, командующий левым флангом, успел получить второе ранение (к счастью, оба пришлись по касательной), удерживал в кулаке вверенные ему части, стараясь без нужды не распылять силы. Весь фланг с огромным трудом удерживал злосчастную Ленкорань, захваченную у персов тринадцать лет назад. Теперь же персидская армия жаждала реванша.

В первый день осады сарбазы действовали по старинке: засыпали фашинами ров, приволокли штурмовые лестницы и непрерывно лезли на стены, не обращая внимания на огромные потери. Казалось – они готовы засыпать собственными трупами не только ров вокруг города, но и омывавшее его Каспийское море. Для полной картины не хватало осадных башен, катапульт и тарана.

Однако трупами засыпать не стали. Осадных башен и таранов тоже не наблюдалось. Напротив, уже через день началась довольно правильная осада. Со всех окрестных кишлаков были согнаны крестьяне, которых заставили копать траншеи. Работы велись и днем, и ночью. Для порядка, крепостная артиллерия постреливала по копателям, но толку от этого было мало. Палить картечью – слишком далеко, а ядрами и гранатами – как по воробьям. И, кроме того, глядя на оборванных и запуганных местных мужичков, трудившихся под пристальным надзором солдат, стрелять было даже и неловко. Казаки, правда, сделали в одну из ночей вылазку и даже умудрились перерезать охрану. Но и это было больше от безысходности: сбежавших мужичков вернули, а охрану усилили. Из полсотни казаков, ходивших «в ночное», вернулось меньше половины.

За неделю окопы опоясали город со всех сторон, кроме Каспия, а траншеи приблизились к городу едва ли не на сотню сажень. Вот тут уже пришлось садить картечью безо всякой жалости что к сарбазам, что к землекопам. А саперы – те вообще сбились с ног, высматривая – а не ведут ли персы «тихую» сапу? В конце концов нашли подозрительную траншею. Несмотря на умелую маскировку, узрели приметное место – где заканчивается траншея и начинается подкоп. Чтобы не мучиться с контрминой и не копать самим, попросили «поработать» артиллерию.

Главный «артиллерийский» бог – подполковник Двиняев – лично навел пудового «единорога» и… всадил ядро в землю. Пока прислуга банила ствол, все с нетерпением глядели – а что же будет? Саперы оказались молодцами – земля провалилась, что означало – место сапы вычислено правильно! Двиняев, не мешкая ни минуты, засадил в образовавшуюся яму брандкугель – ядро с зажигательной смесью. Эффект был поразительный – рвануло так, что вырванная земля, вместе с трупами стояла столбом добрых полчаса.

Но радоваться, как выяснилось, было рановато. Через несколько дней к городку была подтащена осадная артиллерия. После установки орудий и пристрелки Двиняев определил – пушки аглицкие, хоть и устаревшие. Англичане оставались верны себе. В 1812 году союзники по борьбе с Наполеоном поставили России 50 тысяч ружей, большая часть из которых имела ржавые стволы и разбитые приклады. Правда, это не помешало Джону Булю выставить счет за все ружья как за новые…