Отчаянное послание завершается очередным напоминанием о вещах и адресе, по которому их следует направить. Есть и приписка, которая, видимо, должна была растопить ледяное сердце: «У меня нет ни единого цента, чтобы заплатить за еду».

Письма, конечно, были получены адресатом. Получил поэт — вскоре по отправке второго письма — и ответ на первое.

Нам неизвестно содержание письма мистера Аллана. Но, видимо, в нем не было ничего, что открывало бы дорогу к примирению. Юноша пишет ответ. Это было уже третье послание за неполных два дня. Можно представить то напряжение, в котором он находился! Оставим в стороне его упреки опекуну. Сам он пишет: «Список ваших претензий ко мне настолько велик, что не требует с моей стороны ответа — особенно теперь, когда вы совершенно отказались нести ответственность за меня. (Слова опекуна об „отказе нести ответственность“, видимо, были спровоцированы бегством воспитанника из дома.) Я просто хочу быть понят вами, и ваше сердце, если оно, конечно, не высечено из мрамора, подскажет вам, что у меня не было иного способа».

Тем не менее дорожный сундук и вещи (включая книги) были доставлены. Об этом упоминает сам поэт, возмущаясь, что ему положили не только тома «Жиль Блаза» и «Дон Кихота» (действительно, зачем они в дороге?), но и учебник математики. Видимо, то была инициатива торговца: таким образом он хотел посильнее ранить пасынка. Можно предположить, что с вещами ему передали какие-то продукты и немного денег, — во всяком случае, в третьем (последнем ричмондском) письме он уже не сетует на то, что умирает с голоду.

Письмо это дошло до нас в неполном виде — бумага по краю второго листа (возможно, был и третий) оборвана, и последняя сохранившаяся фраза звучала так: «…вы содрогаетесь, думая о последствиях, и тем не менее я обращаю к вам просьбу ссудить меня деньгами…»

«Ссудил» опекун своего пасынка или нет — сведения по этому поводу отсутствуют. Скорее всего да — ведь какие-то средства у него появились: он сумел заплатить за путешествие из Норфолка в Бостон, за дилижанс до Норфолка, расплатиться с гостиницей и т. п. Забегая вперед отметим, что у него оказалось достаточно денег, чтобы прожить (отчаянно нуждаясь, но все же) два месяца в Бостоне и даже издать там свою первую книгу. Можно предположить, что деньги ему дали и отчим, и миссис Аллан (скорее всего втайне от мужа).

Остается нерешенным вопрос с отъездом. Как и откуда все-таки уезжал Э. По? Г. Аллен в своей книге живописует картину пьяного разгула, в который погрузился поэт после 20 марта: собутыльником его якобы был Эбенезер Берлинг, товарищ детских игр (он же и проводил его до Норфолка). Но что-то здесь все-таки не стыкуется. Во-первых, версию разгула не подтверждают ни Дж. Ингрэм, ни А. X. Квин, ни другие серьезные биографы поэта. Во-вторых, отсутствуют письма, написанные после 20 марта. А ведь По глубоко и искренне любил свою приемную мать и просто не мог с ней не попрощаться. В-третьих, непонятно, откуда деньги: на пиршество, на дорогу, на жизнь в Бостоне? Вызывает сомнения и многодневный «пьяный разгул»: По, собираясь навсегда покинуть Ричмонд, мог «наплевать» на приличия, но его молодой друг (кстати, он был моложе, ему не исполнилось даже восемнадцати), отпрыск одного из уважаемых семейств города, — едва ли. Да и его семья этого ему бы просто не позволила.

Какой из этого следует вывод? Он довольно прост: проведя два или три дня в номере «Корт Хауса» после ссоры с отчимом, обменявшись с ним полными упреков письмами, По (скорее всего по настоятельной просьбе матери, возможно даже, она сама приезжала за ним) вернулся в «отчий дом». Это, конечно, не привело к примирению с опекуном. Но, во всяком случае, многое объясняет: дальнейшую переписку с отчимом — в конце 1820-х — начале 1830-х годов; его помощь (пусть с оговорками), обращения в письмах поэта к торговцу «дорогой па» и многое другое. В том числе и пресловутый финансовый вопрос. И именно из дома на Пятой улице рано утром 23 марта, в пятницу, дилижанс увез Эдгара По в Норфолк, а уже оттуда в субботу, под именем Генри Ле Рене, поэт отплыл в Бостон — навстречу судьбе и своей славе. Сомневался ли он в последнем? Очевидно, душа его была в смятении. Он — пользуясь его же выражением — «трепетал», но выбор был сделан, и сделан, что бы ни говорили иные биографы, самостоятельно, и надежда вела его.

Период с апреля 1827 года по декабрь 1829-го долгое время считался (а для многих не слишком искушенных в истории литературы США первой половины XIX века — и остается) одним из самых «темных» в биографии поэта. Он окружен легендами, насыщен апокрифами, сомнительного свойства историями и слухами, источником которых по большей части был сам Эдгар По. Впрочем, многое домыслили и добавили и современники поэта, и ранние (главным образом в рамках XIX века) американские и европейские биографы. Здесь и морские путешествия — в северные моря за китами, через Атлантику в Европу, по Средиземному морю в Грецию; и сухопутные приключения — участие в борьбе греков за независимость от османского ига, жизнь во Франции и таинственный визит в Санкт-Петербург. Пищу для биографических спекуляций, повторим, дал сам Э. По, усердно распространяя — письменно и устно — мифы о себе. Но мы должны с пониманием отнестись к его мифотворчеству — все-таки он был поэтом. Это так естественно и заманчиво — тем более в ту романтическую эпоху — примерить на себя судьбу вдохновенного Байрона и, таким образом, встать почти вровень с кумиром эпохи, который, как известно, был и его собственным кумиром.

Хотя на одном из писем, полученных миссис Аллан от любимого пасынка, и стоял начертанный его собственной рукой адрес «Санкт-Петербург, Россия» (что это было — шутка или сознательная мистификация?), а опекун через несколько недель после отъезда воспитанника в послании своему торговому партнеру утверждал, что «Эдгар… отправился искать счастья на море», на самом деле «Генри Ле Рене» уплыл совсем недалеко: Бостон стал конечным пунктом его путешествия.

Почему своей целью юный поэт избрал именно этот город? Едва ли можно всерьез воспринимать слова Г. Аллена, утверждавшего, что По «попытался найти кого-нибудь из старых друзей отца и матери». Впрочем, предположение это даже ему показалось сомнительным, поскольку «о существовании таковых он… знал лишь понаслышке; родители его были людьми малоизвестными, и по прошествии шестнадцати лет в Бостоне не осталось никого, кто бы их помнил». Вся беда в том, что и поэт, скорее всего, о своих родителях знал как раз «понаслышке», поскольку почти не помнил мать, а тем более — отца. Что уж тут говорить о каких-то эфемерных «друзьях»? Конечно, не восстановление мифических родительских связей влекло его в Бостон, а репутация города как интеллектуальной и — что еще важнее — литературной и издательской столицы Америки. Его вело честолюбие: уже тогда он верил в свое литературное призвание, и хотя представления о собственном будущем были, конечно, весьма смутными, не приходится сомневаться, что связаны они были в основном с поэзией.

«Бостонский» период жизни Эдгара По продлился недолго — всего лишь несколько месяцев. Главным событием было, конечно, появление его первой книги — поэтического сборника под названием «„Тамерлан“ и другие стихотворения». Это издание стало серьезной вехой на его пути — как и любая первая книга в жизни любого писателя.