– Но должна быть причина, господин рейхсфюрер, по которой люди считают юристов особенно подходящими для таких постов, – возразил я.

– Разумеется, и я могу назвать вам точную причину, – не сдавался Гиммлер. – Она кроется в том факте, что большинство людей считают непреложной истиной, будто вся суть управления лежит в применении законов и будто наилучший администратор получится из юриста, обученного применять и интерпретировать законы. Но это коренное заблуждение! Природа управления заключается в решении колоссальных задач планирования, особенно управления национал-социалистическим государством, движущей силой которого выступает великая работа по заселению востока. Применение и интерпретация законов представляют собой лишь ничтожную часть дела. Юрист оказывается абсолютно не на своем месте, когда речь заходит о планировании, которое должен осуществлять хороший администратор или председатель совета – человек, который по самой природе возложенных на него задач должен иметь обширное воображение. Юрист привык к крайне одностороннему мышлению, а в его повседневной работе применение законов играет крайне небольшую роль.

Действительно способные администраторы, давно переросшие рамки своего юридического образования, в разговорах со мной всегда это подтверждали. Опытный инженер или экономист куда лучше подходит на эту роль, и его работа куда более ценна для государства. Разумеется, он может включить в свой штаб юриста, если считает это уместным, – я не возражаю. Но мы должны покончить с идеей, будто юрист – прирожденный администратор благодаря своему образованию. Мы достигли превосходных результатов и в отборе глав администрации, имея в виду текущие проблемы администрирования.

– Но почему в таком случае промышленники придают столько значения юристам, которых вы считаете совершенно лишними в процессе управления, и почему я вижу, что они занимают важные позиции – вторую или третью по рангу – и в вашем штабе, и в правительстве? – возразил я. – Просто потому, что главы администрации, которых вы подыскали среди представителей других профессий, были вполне готовы к решению возложенных на них задач и призвали опытных юристов, разум которых настроен на поиск самых существенных фактов, чтобы помочь им внести порядок в хаос.

– Должно быть, у вас много друзей среди юристов, раз вы говорите такие нелепости в их защиту? – осведомился Гиммлер. – Я вижу, что вы пришли, хорошо подготовившись. Вы выдвигаете все те возражения, с которыми мне приходится сталкиваться каждый день; их постоянно повторяют юристы в администрации и госсекретари из министерства внутренних дел и министерства юстиции. Эти возражения не растрогают меня, но я с удовольствием скажу вам, что о них думаю.

Ваши представления о промышленности совершенно неверны. Вы всерьез думаете, что юристы занимают в ней важные посты? Взгляните только на лидеров индустрии: есть среди них хоть один юрист? Ни одного. Эти должности занимают опытные бизнесмены и инженеры. Но они содержат юристов ради постоянной борьбы с конкурентами и правительством, ради получения максимальных прибылей. Их юристы, несомненно, хорошо подготовлены для такой задачи. Они не предпринимают никаких больших начинаний, они не занимаются масштабными проектами – только советуют, как поудобнее обойти законы и как вставить в контракты двусмысленные условия, которые особенно полезны для их нанимателей; в случае прочих затруднений они советуют, какой шаг лучше всего предпринять в борьбе с конкурентами и с правительством.

Вполне верно, что юрист занимает здесь второе или третье место; он ценится не из-за того, что является «защитником правосудия», если использовать формулировку Франка, а как раз потому, что готов защищать незаконное. На предприятии этот юрист всего лишь наемный служащий, трудящийся на своего предпринимателя. Горе ему, если он своей работой не сумеет угодить хозяину. Его уволят не задумываясь.

Недавно Франк пытался объяснить мне значение своих «защитников правосудия» как независимой юридической профессии и просил меня обеспечить сотрудничество с фюрером, о чьем антиюридическом настрое он горько сожалеет. Я посмеялся над ним и попросил его сперва растолковать мне роль юристов как независимых «защитников правосудия» в промышленности. Он до сих пор припоминает мне это замечание.

Юрист, которого мы видим в промышленности, – образец римского юриста, очевидно необходимый в этой отрасли. И все же я предпочитаю такого промышленного юриста всем прочим. Он, по крайней мере, способен на что-то, имея представление о производственном процессе. Для него это означает лишь одно: он признает, что является представителем корыстных интересов. Его цель – хорошее жалованье, и он трудится изо всех сил на благо себе и своей семьи. Я могу понять это, но не манию величия обычных юристов, которые утверждают, что могут и должны иметь долю во всем лишь потому, что изучали закон.

Так закончился разговор, который продолжался больше часа. Тут вошел Брандт со срочными бумагами, и Гиммлер вернулся к работе. Через некоторое время мне выпала возможность поговорить с Брандтом. Я пересказал ему свой разговор с Гиммлером о юристах и выразил удивление тем, что тот так хорошо знаком с этими проблемами и запасся всевозможными аргументами.

– Вы затронули одну из областей, в которой рейхсфюрер вынужден непрерывно вести бои – в своей собственной организации, в администрации, против министерства юстиции. Юристы окопались повсюду. Нередко они занимают высочайшие должности в партии и СС, выдвигая свои аргументы и незаметно образуя против рейхсфюрера единый фронт. Поэтому ему приходится все время быть настороже, если он хочет хоть чего-то добиться. Его недоверие к юристам беспредельно. Как часто бывает, ему попадаются документы, противоречащие всем его идеям или расстраивающие его по той или иной причине! Тогда он зовет меня и говорит: «Брандт, выясните, кто этот тип по профессии». Я понимаю, что рейхсфюрер вынюхал очередного юриста и хочет убедиться, что нос его не подвел. Если это так, он с триумфом провозглашает: «Ну что, я снова оказался прав!» Если он ошибается, то говорит: «Но он мог бы стать юристом и наверняка юрист в глубине души».

Я указал Брандту на то, что Гиммлер не ответил на мой вопрос, почему юристы неизменно занимают вторую и третью по важности должности в штабе и в администрации.

– Да, – согласился Брандт, – это очень щекотливый вопрос, которого рейхсфюрер предпочитает избегать. Фактически он не верит в этот факт и считает, что все дело в преувеличенных заявлениях самих юристов, которые занимают заметную позицию в свете и не подкрепляют свое мнение никакими доказательствами. Поэтому он приказал провести статистику, чтобы пролить свет на этот вопрос. Но эта проблема все равно вызывает у него беспокойство.

29 января 1940 года

Несколько дней назад Гиммлер попросил меня осмотреть фон Риббентропа, министра иностранных дел рейха. Сперва я был против этого, не желая навлекать на себя враждебность врачей, лечивших Риббентропа. Кроме того, я хотел сохранить инкогнито. Но Гиммлер уже говорил обо мне с Риббентропом и сообщил тому, что я лечил его от ревматизма. От меня требовалось ничего не говорить министру о желудочных болях Гиммлера, которые держались в большом секрете. Риббентроп должен был думать, что Гиммлер совершенно здоров. Узнав, что Гиммлер нездоров, он интриговал бы против него еще сильнее, чем в данный момент.