Беляк и Микулич свернули налево, к крайней комнате, расположенной в конце коридора, и остановились перед массивной резной дверью с большими медными кольцами вместо ручки. За дверью была такая же, как остальные, небольшая комната, только в отличие от других не с каменным, а с деревянным полом. Она была заставлена кулями с цементом, старыми ведрами с засохшей краской.

Микулич расчистил середину пола и поднял деревянное творило. Разверзлась черная яма. Микулич и Беляк по каменным ступенькам сошли вниз и вновь оказались в небольшом коридоре, упиравшемся в дверь.

Микулич постучал в дверь тремя короткими ударами.

— Симпатичное местечко, — промолвил Беляк. — И ничего схожего с тем, что ты рассказывал.

— А это по первому разу, с непривычки, — как бы оправдываясь, сказал Микулич. — Потом все ясно станет. — Он постучал вторично.

Загремел засов, и дверь, скрипя петлями, давно забывшими про смазку, открылась. В комнате было светло. Возле стен на массивных гранитных пьедесталах стояли два железных, наглухо закрытых гроба. На них горело много свечей. Пламя бросало уродливые тени на стены, на низкий сводчатый потолок. В этом склепе основатель церкви, богатый горожанин, живший много лет назад, был похоронен вместе с женой согласно его завещанию.

Воздух в комнате стоял тяжелый, удушливый. В нос бил запах типографской краски.

Это была подпольная типография, в которой уже третьи сутки кряду безвыходно трудились над первым номером газеты «Вперед» Кудрин и Найденов. Сюда было снесено все: печатный станок, мраморная плита, кассы со шрифтом, доставленная из лесу бумага и остальной инвентарь.

— Тут же задохнуться можно, — встревожился Беляк.

— Тяжеловато, слов нет, — согласился Кудрин.

Он сидел на опрокинутом вверх дном ящике и растирал краску. Лицо у него было нездорового, пепельного цвета. Редкие седые волосы тонкими прядями прилипли к мокрому лбу. Не лучше его выглядел и Найденов. Без нижней рубахи, сухой, костлявый, он бережно снимал со станка оттиски и раскладывал их на полу, на гробах.

— А что же другое придумаешь?… — заметил Микулич и беспомощно развел руками.

— Что-нибудь надо придумать, — не мог успокоиться Беляк. — Это же невозможно так… Ну-ка, распахни дверь, Демьян! Вот так. Иди теперь подними творило и открой дверь в коридор. Там воздуху больше.

Дышать стало сразу легче. Но Беляк не ограничился этим. Он послал вторично Микулича наверх и предложил на десять минут открыть наружную дверь.

— Ничего опасного нет. Ночь — хоть глаз коли, — заявил он.

Воздух заметно освежился.

— Вот спасибо, Карпыч! — сказал Кудрин. — Выручил. Я, грешным делом, уже побаивался, дотянем до конца или нет, а бросать неохота. Так хорошо наладилось все!

Вернулся довольный Микулич.

— А ведь и правда помогло, — улыбнулся он. — Даже свечки поярче гореть стали.

— А ты говорил — не придумаешь, — упрекнул его Беляк. — Теперь корми рабочий класс. Ну-ка, бросайте работу!

Уставшие и изголодавшиеся, Кудрин и Найденов принялись ужинать. Сверх всяких ожиданий ужин оказался довольно разнообразный: кусок холодной вареной говядины, банка консервов — судак в маринаде, несколько кусков сахару, печеный картофель, две пшеничные лепешки и в довершение ко всему фляга водки.

— Закуска царская. Давно таких вещей не едал, — удивленно проговорил Кудрин.

— Спецпаек, Михаил Павлович, — весело отозвался Микулич. — Ничего не поделаешь — профессионально вредный труд…

Все рассмеялись.

— Пушкареву спасибо скажите. Самое ценное он прислал из своего неприкосновенного фонда, — пояснил Беляк. — Им вместе с бумагой еще кое-что сбросили…

Кудрин и Найденов ели с большим аппетитом. Беляк, сидя на корточках и опершись о стену, наблюдал за ними. У него было сейчас счастливое ощущение человека, успешно достигшего цели, причем цель эта достигнута раньше предполагаемого срока. Пушкарев просил выпустить газету хотя бы к апрелю. Сейчас же только вторая половина февраля, а свежие оттиски первого номера уже готовы.

«Что бы мы сейчас делали без него? — думал Беляк, поглядывая на Куприна. — По-прежнему толкли бы воду в ступе, планировали, гадали, спорили».

Ему хотелось сказать сейчас Кудрину и Найденову что-нибудь хорошее, ободряющее, но он, как назло, не мог подобрать подходящих слов и лишь спросил:

— Устали, дорогие мои?

— Ерунда! — махнул рукой Кудрин. — Если работа идет, устаешь меньше. Конечно, если она по душе. А мне эта по душе, ой как по душе! Как вспомнишь, что эти листочки будут читать наши люди, руки сами ходят и усталость не берет. Куда там, как молодой!

«Устал старик, — решил Беляк. — Устал, а крепится, не подает виду».

— Ничего, ничего, Карпыч, — бодро сказал Кудрин, как бы разгадав невысказанную мысль Беляка. — Не подведем!…

Найденов взял в руки флягу, отвинтил крышку, прищурил один глаз и понюхал.

— А-а! — крякнул он. — Любопытно бы сейчас по махонькой пропустить.

— Ну-ка, дай сюда, — потребовал Кудрин и, получив в руки флягу, завернул колпачок. — Ни-ни!…

— По капельке, — взмолился Найденов. — По крохотушечке…

Кудрин погрозил ему пальцем и сделал строгое лицо.

— Понюхал и хватит. Оставим на шабаш, — сказал он. — Разопьем у меня дома. Идет?

— Что же делать, — ответил Найденов, почесав в затылке. — Не возражаю, если твоя половина приклад хороший поставит.

— Хорош будешь и без приклада, — отшутился Кудрин. — Огурец соленый найдется, и достаточно.

Они приступили к работе.

Беляк знал, что после того как газета будет отпечатана, предстоит еще много хлопот. Газету надо было распространить не только в городе, но и по окрестным селам. Эта задача лежала на отряде, на его партийной и комсомольской организациях: завтра должны были приехать в город за газетами Багров и партизан Снежко. Микуличу, Найденову, Крупину было поручено расклеить газеты в городе. Все было уже обдумано, распланировано.

— Когда же нам явиться? — поинтересовался Беляк.

— Часа за два до свету, — не задумываясь, ответил Кудрин. Беляк и Микулич начали выбираться наружу.

Замкнув дверь, они остановились в удивлении, — с востока приближался и быстро нарастал гул самолетов.

— Неужели наши? — сказал Беляк и взглянул на небо.

— Конечно, наши, — уверенно подтвердил Микулич. — Разве немцы в такую ночь поднимутся?

Микулич оказался прав. Надрывно завыла сирена, и по небу беспокойно забегали лучи прожекторов. Они беспомощно натыкались на мутные облака, ломались, скрещивались, вновь расходились в стороны. Беспорядочно захлопали запоздавшие зенитки, затарахтели пулеметы, прорезая тьму светящимися строчками трассирующих пуль. Невидимые с земли, укрытые низкими облаками, самолеты спокойно проплыли над городом, развернулись и пошли в сторону южной окраины, к аэродрому. И стало вдруг светло как днем. В небе повисли огромные светящиеся шары: от них отрывались и стекали вниз огненные струйки.