— Стоять, сучье племя! — хрипло рявкнул Борис. — Или еще кто сдохнуть хочет?

Мужик замер. Серый подхватил упавшее ружье, распрямился.

Я крутанулся на месте, пытаясь осмыслить, что происходит. Парень за спиной застыл на полпути к Борису, в нескольких шагах от меня.

Мальчишка теперь уже с неподдельным страхом жался к колесу грузовика. Серый стоял с ружьем возле Бориса, переводил взгляд с одного противника на другого.

— Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, — произнес он звенящим от напряжения голосом и истерично хохотнул.

Борис склонился над трупом. Инкассатор лежал на спине, лицо было залито кровью. От прорубленной головы расползалась лужа.

Пальцы Бориса быстро ощупывали карманы покойника.

— Борь, — выдавил я. — Что ты делаешь?

Он не поднял взгляда, не посмотрел на меня. Он был занят. Он сидел рядом и обыскивал человека, которого только что убил.

— Идти надо, — сказал он. — Нужно идти, а то мы до твоей бабы никогда так не дойдем.

В руке его что-то блеснуло. Борис удовлетворенно крякнул, поднялся и быстро потрусил к «кошельку».

У мертвеца он забрал ключи. Я понял это, когда Борис остановился возле инкассаторской машины и принялся ковырять замок…

Внутри у меня было пусто, гулко ухало, словно мерно били в огромный барабан в пустом концертном зале.

Борис ругнулся, дернул за ручку. Дверь поддалась, и он полез в кузов инкассаторской машины. Я заглянул внутрь. Борис методично перетряхивал мешки. Деньги его не интересовали. Лишь в одном из банковских пакетов он нашел небольшой кейс.

Вынул, повозился с запорами и стал подбирать ключ.

— Что ты делаешь? — повторил я непослушными губами.

Борис не ответил. Он уже подобрал ключ, вскрыл кейс и теперь распихивал по карманам лежавшие внутри золотые побрякушки.

— Деньги это бумага, брат, — быстро проговорил он. — Кто этого до сих пор не понял — клинический идиот.

И на меня посмотрел хищник.

Я стоял совсем рядом. Между нами было всего полшага… И огромная трещина с расходящимися в стороны краями. Трещина, через которую надо было перешагнуть значительно раньше, а теперь…

В плечо толкнули. Я затравленно обернулся. Держа наизготовку обрез, спиной к нам стоял Серый. Он так и шел спиной, потому и налетел на меня. Двое мужчин по-прежнему не сдвинулись с мест. Видимо, случившееся шокировало их.

Да, эти явно были когда-то простыми людьми, а не той мелкой криминальной шушерой, которая кинулась на нас у бензоколонки. Скорее всего, что-то человеческое в них еще осталось.

— Борян, — тихо сказал Серый. — Валить надо. Ствол гнилой. Ржавый совсем. Они, видать, не знают, но он не стреляет. Им только гвозди заколачивать.

Тихие слова ударили по ушам, загрохотали лавиной.

Борис подхватил мешок с деньгами и подошел к краю фургона.

— Ты ведь знал, — прошептал я.

— Прекрати истерику, брат, — произнес Борис.

— Это убийство… Пустое убийство. И мародерство. Это не самозащита… это…

— Это жизнь, — холодно отрезал он.

Я отшатнулся. Отступил на шаг. Потом еще. И еще. В ушах громыхала лавина. Перед глазами все плыло. Я видел только кусок фургона и стоящего на краю Бориса.

Край трещины.

Край пропасти. Бездонной и настолько широкой, что теперь уже не перешагнуть. Ни мне, ни ему. Никогда.

Я пятился, цепляясь взглядом за край. Потому что надо было за что-то цепляться.

А сквозь ревущий протяжный грохот в ушах, пробивался знакомый хриплый голос чужого человека.

— Это жизнь. Привыкай. Так теперь будет всегда. Мы дойдем до Арбата, найдем твою Элю, но дальше все равно будет так.

— Нет, — сорвалось с губ. — Нет.

Я развернулся и побежал.

— Стой! — ударил в спину голос Бориса.

Я не остановился.

— Куда побежал?

Я не обернулся.

— От жизни убежать хочешь? — хрипло долбануло в спину. — Дурак!

Я не слушал. Я бежал прочь.

— Встретимся на Арбате.

Я бежал от хищника. От убийцы и мародера. От жестокого беспринципного зверя. У меня больше не было брата. Хотя позади остался человек, который по какой-то странной причине выглядел как брат и говорил голосом брата.

Споткнувшись, я невольно обернулся.

Борис стоял возле инкассаторского фургона с банковским мешком в руке. Рядом замер Серый с обрезом.

Лицо Бориса было злым. Очень злым. Словно он отчаянно давил что-то, что сидело внутри и рвалось наружу…

И вырвалось.

— А вы что же? — яростно заорал он, срываясь на знакомый хрип. — Чем он вас напугал? Этой гнилушкой? Или, может, купил?

Борис развернул мешок, запустил пятерню внутрь и выхватил ворох купюр.

— Этим, да?

Он размахнулся и с силой швырнул пачку. Банкноты взвились вверх, развалились, рассыпались веером, разлетелись, кружась и осыпая асфальт, как подкинутый в небо букет осенних листьев.

— Налетай, подешевело! — с надрывом проорал Борис и швырнул вторую пачку.

Двое, что до этого стояли как соляные столпы, бросились собирать деньги.

Мальчишка осторожно отлип от колеса.

Я развернулся и стремглав бросился прочь. Больше не оборачивался.

Бежал неведомо куда по петляющей улице, названия которой не помнил.

Бежал, несмотря на подступающий вечер и долбивший о спину рюкзак. Несмотря на усталость и боль в груди. Не то от быстрого долгого бега, не то от осознания потери. У меня больше никого не было. Только Эля, да и та — неизвестно где. Неизвестно, жива ли…

Далеко впереди замаячили человеческие фигуры.

Я метнулся влево. Во двор, заставленный ржавыми машинами.

Не разбирая дороги, пробежал через детскую площадку с гнилыми скамейками, развалившимися качелями и проржавевшей горкой. Снова свернул. Дома остались сзади, меня обступили деревья.

Лес? Откуда здесь лес?

Хотя почему нет? Если кругом дикость, если законы джунглей — должен быть лес. Дикий, безжалостный. Пусть даже из стекла и бетона.

Впереди вырос холм. Я взлетел на вершину, скатился вниз.

Деревья кончились. Вокруг, справа и слева, замелькали рыжие боксы гаражей. Бетонный забор. Ворота, будка со шлагбаумом. Завод? Проходная? Куда меня занесло?

Я сбавил темп. Перешел на шаг, сипло дыша. Подтянул лямки рюкзака.

Сумерки сгустились. Сколько я бежал? Куда?