— Вперед! Быстрее!

Водитель рванул с места, скребя шипованной резиной асфальт и взметая грязную талую воду из выбоин. Однако возле разгруженного КамАЗа Сплошная приказала притормозить, опустила стекло и крикнула шоферу, лениво закрывавшему борт:

— Передай своим: еще раз сорвете график, разорю штрафами! — после этого она ткнула Колю кулаком в спину, как кучера, и, повернувшись к Кокотову, спросила ласково: — Как долетели, Андрей Львович?

— Спасибо, нормально…

— Отлично выглядите!

— А вы так просто расцвели! — не удержался писодей.

— Да что вы! Столько работы! Как песик? — Бухгалтерша, словно не заметив Нинку, обратилась к Маргарите Ефимовне.

— Скучает, — довольно холодно ответила вдова.

Похоже, она знала про ипокренинские похождения мужа и, вопреки завету Сен-Жон Перса, особой радости по этому поводу не испытывала. Оно и понятно: ревность, как икота, состояние непроизвольное и разуму неподвластное. Удивило Кокотова другое: бывшая староста тоже поджала губы, отвернувшись к окну, и строго смотрела на разбитую обочину. А ведь Нинка-то ничего не могла знать о разовом путешествии Кокотова по муравьиной тропке! Тем не менее она что-то почуяла и насупилась. Вероятно, у женщин есть какой-то малоизученный телепатический орган, который позволяет им безошибочно определять бэушных соперниц.

— А где же ветераны? — поинтересовалась Маргарита Ефимовна, особой интонацией подчеркивая превосходство верной жены над дамами нестрогого поведения.

— Как — где? Кто на кладбище, кто в номерах, кто гуляет… — грустно улыбнулась Сплошная, давая понять, что женщине с непростой судьбой ведомо то, о чем верные домохозяйки даже не догадываются.

— Но мы видели только Проценко… — смутилась вдова.

— А он там теперь всегда сидит после обеда. Переваривает…

— Ему все еще возят обеды из ресторана? — съехидничал Кокотов, намекая на знаменитые кондиции.

— Он сам их себе заказывает. Иногда даже из «Метрополя».

— ???

— А вы разве ничего не знаете?!

— Нет.

— Серьезно? — Валентина Никифоровна глянула на писодея с теплой иронией — так женщины, добывшие лучшей доли, смотрят на своих прежних, непреуспевших мужчин.

— Серьезно…

— Ну, тогда расскажу…

…В конце 70-х Малый театр ездил на гастроли в Лондон и возил туда «Виндзорских проказниц». На спектакль пожаловал сам сэр Лоуренс Оливье, барон Брайтонский, директор Национального театра, в прошлом муж сумасбродной и загадочной Вивьен Ли. Проценко играл Фальстафа и привел Оливье в неописуемый восторг. Сэр Лоуренс сказал после спектакля: «Я думал, на планете Земля всего один забавный актер — я. Оказывается, нас двое!» В общем, барон Брайтонский пригласил Георгия Кирилловича к себе в гости в Стейнинг, познакомил с молодой женой Джоан, которая приготовила для гостя суссекский пудинг. Блюдо очень понравилось русскому Фальстафу, и, слопав три порции, он заявил, что готов есть такую запеканку каждый день — на завтрак, обед, ужин и даже на десерт. Переводил застольную беседу начинающий актер Шубин, его, несмотря на звание старшего лейтенанта, на сцену пока не выпускали. Сэр Лоуренс, изрядно хвативший выдержанного виски, расхохотался и пообещал гостю, что учтет его желание, когда будет составлять завещание. Эти странные слова Шубин не стал переводить во избежание недоразумений.

Распрощавшись с гостеприимными хозяевами и оставив им на память жостовский поднос с хохломскими рюмками, Проценко отбыл в Советский Союз. Однажды он получил от сэра Оливье открытку к Рождеству и в ответ поздравил своего английского друга с Новым годом. В 1989-м великий Лоуренс скончался, и наследники с немалым удивлением обнаружили, что покойный завещал какому-то русскому актеру «Protsenko» 15 тысяч фунтов «для наслаждения суссекским пудингом». Убитые горем, они сочли этот пункт завещания экстравагантной шуткой покойного и оставили без последствий. Но много лет спустя Джоан нашла на чердаке запылившийся жостовский поднос, вспомнила званый обед и Фальстафа из Москвы, сожравшего вопреки всем правилам этикета три порции пудинга. Пришлось возвращать из архива завещание, призывать законников, которые потом еще долго толковали и трактовали необычную волю барона Брайтонского, и фригидная британская юстиция после долгих колебаний признала право Проценко получить свою долю с учетом процентов, наросших с момента, когда открылось наследство. В «Ипокренино» прибыл адвокат семьи Оливье и на глазах у потрясенных насельников вручил торжествующему Георгию Кирилловичу золотую карточку «Оксфорд-банка». Три ветерана — Чернов-Квадратов, богатырь Иголкин и Верлен Бездынько, не вынеся такой онтологической несправедливости, скончались один за другим. Сплошная рассказывала все это весело, почти как анекдот, но история произвела тяжкое впечатление. Даже Коля вздохнул и сник над рулем. Затянувшееся молчание прервала Валюшкина.

— Что. Такое. Геронтотерапия? — спросила она с плохо скрываемой неприязнью.

— Это. Очень. Просто! — передразнила бывшую старосту бывшая бухгалтерша. — Ты молодой, богатый, красивый, а жить не хочется. Тебя приводят к старикам, которым завтра помирать, а они живут и радуются каждому дню, каждой котлетке… Понимаете?

— Да, любопытно, — согласился Кокотов. — И кто же это придумал?

— Американцы. Кто ж еще? Стариков хотели рассовать по интернатам. А я прочла в Сети про геронтотерапию и рассказала Эдику. Знаете, Эдуард Степанович — глубоко верующий человек!

— Это он тут церковь строит? — ехидно уточнил Андрей Львович.

— Часовню. Когда Лапузина нам предложила, он сразу же согласился и включил в смету… — с готовностью объяснила Валентина Никифоровна.

— Наталья Павловна? — вздрогнул бывший вожатый.

— Она! Прикатила целой делегацией: с мужем, подружкой, и отца Якова с собой привезла. Он потом у нас три дня жил — Жукова-Хаита окормлял. Очень интересный батюшка!

— С мужем?! — почти вскрикнул писодей.

— Да, с мужем. Они снова сошлись, чтобы не делиться. А вы не знали? Приятный такой мужчина, солидный, но бодрый! — сообщила Сплошная с мстительной беззаботностью, явно приготовленной заранее. — Он, кажется, профессор, а занимается почему-то строительством. Цену за часовню такую заломил, я вам скажу…

— Сен-Жон Перс говорил, что на вере не экономят, — вставила вдова. — А еще он сказал…

— Подружка — Алсу? — перебил Кокотов, чувствуя, как насторожилось рядом Нинкино тело.

— Вроде Алсу. Косоглазенькая. Кстати, Наталья Павловна давно просила вам передать, если увижу… — бухгалтерша порылась в портфельчике. — Вот это…

Она с улыбкой протянула Андрею Львовичу фаянсового трубача. Писодей бережно принял холодную фигурку в ладони и рассмотрел с нежной грустью: те же ультрамариновые штанишки, та же вскинутая головка, те же щечки, округлившиеся в духовом усилии, тот же крошечный горн, отливающий позолотой…