Сидни с проклятиями схватил бейсбольную биту, которую держали на всякий случай, перемахнул через стойку и направился к скандалисту, постукивая себя битой по левой руке.

— Донни! — взвизгнула Расти, с ужасом наблюдавшая за этой сценой. — Прекрати!

Донни будто не слышал. Его товарищи нервно вскочили, готовые прийти ему на помощь, но одного взгляда в сторону Сидни им было достаточно, чтобы передумать.

— Я калека! Я калека! — завывал старик.

Донни навалился на него и не давал пошевелиться.

— Не бей меня!

— А-а! — вдруг вскрикнул студент.

Это Сидни врезал ему битой по колену, после чего тот бросил Каллигана и шлепнулся на пол, держась за ногу и тяжело дыша. А Каллиган, осознав, что остался цел и невредим, поскорее пересел на другой стул.

— Сидни, хватит! Прекрати! — надрывалась Расти.

Донни, ободренный столь бурным сопереживанием возлюбленной, поднял голову, и тут на него обрушился второй удар — на этот раз по голени. Расти, увидев это, бросилась к нему со сцены и запричитала:

— Донни, Донни, он сделал тебе больно?

— Да, очень больно! — заверил ее Сидни. Теперь он отдувался, опираясь о биту, точно это была клюшка для гольфа.

Трое студентов, которые до той поры боялись пошевелиться, стали пятиться к двери.

— Эй, вы! — гаркнул Сидни, властно протягивая в их сторону свое орудие. Они в ужасе замерли. Бармен указал битой на сцену, где в бокале для виски лежала одинокая десятидолларовая бумажка. — Отблагодарите даму.

Те покорно приблизились, обогнув своего поверженного товарища, и каждый сунул в бокал по паре долларов, после чего компания снова потянулась к выходу.

— Эй, ребята, куда же вы? — окликнул их Каллиган, который успел позабыть о недавнем происшествии по причине склероза. — Останьтесь посмотреть номер Эми Сью — эта крошка заводит что надо!

— Оставайтесь, чего уж там, — смягчился Сидни. — Вот только ваш приятель подождет вас за дверью.

Лежащий на полу бузотер плакал в объятиях Расти.

— Донни, Донни… — ворковала она, ласково гладя его по волосам. — Бедненький ты мой. — Донни пробормотал что-то неразборчивое. — Что? Что ты говоришь? Я не слышу.

— Ронни, — повторил он громче. — Меня зовут Ронни.

Эми Сью, худощавая брюнетка в блестящем мини-бикини синего цвета, щелкала кнопками на музыкальном автомате, выбирая песни. Малочисленность публики ее не смущала. Под звуки первой композиции она поднялась на сцену, и выступление началось.

— Вставай, Ронни. — Сидни легонько стукнул битой о подошву его ботинка. — Тебе пора.

— Да, идем, Ронни, — позвала Расти. — Посидим у меня в машине, пока твои друзья будут смотреть номер Эми Сью.

Она помогла ему встать, потом накинула халат Эми Сью, а сверху надела дубленку своего героя, который все всхлипывал и шатался. Казалось, он и не заметил, как его раздели, ошеломленный болью в ногах и неожиданным вниманием своей богини.

Когда они вышли, его приятели, пожав плечами, уселись досматривать шоу. В конце концов, у них еще оставался почти полный кувшин пива.

Сидни вернулся за стойку и поставил новое пиво для Чарли.

— Господи, — вздохнул бармен, — что-то будет дальше?

Каллиган, еще недавно полный энтузиазма, вдруг охладел к Эми Сью и решил поболтать с Чарли. Доковыляв до стойки, он с трудом взобрался на высокий стул и спросил:

— А ты, случайно, не собираешься сегодня в «Раму», Чарли?

Час назад у него не было таких планов, но теперь появились: он хотел изъять у Билла Джерарда фотографию, чтобы передать ее Ренате.

— Ну да, собираюсь. Тебя подвезти?

Голова Каллигана дернулась сверху вниз, как у деревянного болванчика.

— Конечно.

Чарли осушил свой бокал до пенистого дна и поднялся.

— Я еще вернусь, — сказал он бармену.

— Приводи друзей, — ответил Сидни, — а то сегодня выручки кот наплакал.

— Обязательно.

Эми Сью проводила их обиженным взглядом — они уходили, не дождавшись конца выступления. Впрочем, они о ней совершенно забыли.

Глава 3

— Этот парень меня все-таки помял, — говорил Каллиган, брызгая слюной на переднее стекло машины. Его левая рука, согнутая в локте, болталась из стороны в сторону, точно маятник, норовя задеть правую руку Чарли. — А руку мне еще в сорок третьем покалечили.

— На войне?

— Да на какой к черту войне? Я не воевал. На хоккее! Тогда каждый авиационный завод имел свою команду, и мы играли на коробке по воскресеньям. А в то время парни в тылу чувствовали себя неполноценными какими-то. Нам казалось, что все вокруг должны видеть в нас фриков, гомиков или трусов. И мы постоянно стремились доказать, что мы не хуже других. И потому больше дрались, чем играли в хоккей. Я думаю, зрители приходили, чтобы поглазеть на драку, а не на игру.

— Я помню, как отец брал меня раз или два на хоккей. Мне тогда было лет шесть-семь, в самом конце войны.

— Выходит, сэр, что первые увечья я получил довольно рано. Как-то раз один толстый сварщик припечатал меня к борту, сломав руку и бедро. Я, правда, успел его достать клюшкой — чуть глаз ему не выбил. — Старик мечтательно улыбнулся, смакуя приятные воспоминания.

С неба посыпался снежок. Темное шоссе освещали лишь редкие фонари. Попутных машин почти не было. Чарли знал, что в клубе сейчас пусто, и девочки станут ныть и жаловаться на недостаток посетителей, будто он нарочно устроил Рождество, чтобы досадить им.

Сидевший рядом Каллиган заунывно бубнил, описывая муки, которые выпали на долю его многострадального тела за годы пьянства: контузии, вывихи, переломы, ожоги третьей степени — и всякий раз, явно или косвенно, виноват был он сам. Словом, юный поклонник Расти был далеко не первым, кто не сдержался и полез в драку на Каллигана.

— Ты когда-нибудь был женат, Чарли?

— Что?

— Я говорю, ты был когда-нибудь женат?

— Да…

— Тогда ты меня поймешь. Бабы куда опаснее мужиков. Видишь вот это? — Каллиган указал кривой, узкий шрам у себя на лбу, рассекавший пополам левую бровь. — Еще чуть-чуть — и ходить мне без глаза.

— Жена постаралась?

— Спрашиваешь! Но я и сам был хорош.

— Может, ты ударил ее?

— Да я за всю жизнь ни одной бабы и пальцем не тронул! — возмутился тот. — Господи, за кого ты меня принимаешь?

— Ну, извини, — пожал плечами Чарли.

— Не бил я ее. Я просто бросил ее с двумя детьми-школьниками.

— Я и не знал, что у тебя есть дети.

— Есть. От нее двое, и еще одна дочка — твоя ровесница. Теперь они знать меня не хотят, потому что матери их против меня настроили.

— Жаль.

— А мне плевать. Не всем же быть хорошими отцами. — Помолчав, он спросил: — Ты не в курсе, Булочка сегодня выступает?

Когда