— И что ты думаешь делать, хан?

— Я думаю, что надо соглашаться на то, чего требует литовский князь. Так мы, по крайней мере, спасем свое войско. А имея войско, потом можно будет повернуть дело по-другому.

— Я бы хотел, чтобы у меня отвалились уши прежде, чем я услышу от тебя такое, хан!

— Ты забываешь, с кем говоришь, эмир!

— Я говорю с человеком, который стал называться великим ханом потому, что он показался мне достойным этого[517], но если я захочу, то завтра же этот человек станет прахом.

— Не будем ссориться, эмир. Я знаю все, чем я тебе обязан, и чту тебя как отца. Ты старше и опытней, посоветуй же, что мне завтра ответить князю Витовту?

— Утром я сам дам ему ответ. Ты услышишь, как надо разговаривать с наглецами, если даже за их спиной стоит большое войско.

«Князь великий Витовт Кейстутьевич Литовьский, собрав вой многи, с ними же бе и царь Тохтамишь со своим двором, а с Витовтом — Литва, немцы, ляхи, жемоть, татарове, волохи и подоляне. Единых князей с ним бе числом 50 и бысть сила ратных велика зело.

И приде на царя Темирь-Кутлуя й сретишися на Воръскле и бысть им бой велик месяца августа в 12 день».

Московская летопись

Сразу же после разговора с Кутлук-Тимуром Эдигей послал своим трем туменам приказание идти не прямо к общему стану, а забрать влево и остановиться в степи, не доходя полутора фарсахов до Ворсклы. Другие три тумена одновременно были отправлены из лагеря Кутлука на такое же расстояние вправо, с тем чтобы к рассвету быть на указанном месте и по возможности укрыться в каком-нибудь овраге или за рощей.

День двенадцатого августа родился ясным и солнечным. Когда над Ворсклой рассеялся утренний туман, противники увидели один другого в таком же положении, как накануне: литовское войско было сосредоточено у бродов, татарское, не принимая боевого порядка, стояло в версте от берега. Правда, Витовту показалось, что татар стало меньше, но заметив, что в их стойбище сейчас сложены почти все шатры, накануне покрывавшие значительное пространство степи, он приписал это простому обману зрения.

До девяти часов он ожидал послов Кутлук-Тимура, но они не появлялись и, наконец, потеряв терпение, Витовт сам отправил к нему князя Андрея Ольгердовича Полоцкого, который находился в его войске, наказав требовать от хана немедленного и точного ответа на предъявленные ему условия.

В татарской ставке князя Андрея принял Эдигей.

— Великий хан Кутлук-Тимур сейчас занят и не может сам говорить с тобой, — сказал он, небрежно похлопывая нагайкой по сапогу. — Но я его эмир эмиров, и он поручил мне передать тебе его ответ князю Витовту.

— Я слушаю тебя, эмир, — промолвил Андрей Ольгердович.

— Хан говорит, что если литовский князь хочет сохранить мир с Ордой и спасти свою землю от разорения, он должен признать его, великого хана Кутлук-Тимура, своим отцом и господином и платить ему дань.

— Я не для шуток сюда прислан, эмир, — воскликнул князь Андрей, едва обретая дар речи от изумления. — Говори дело!

— Это и есть дело, — невозмутимо сказал Эдигей. — Шутки были тогда, когда хан Кутлук-Тимур говорил другое, но я вижу, что ваш князь этого не понял. Скажи ему еще, что мы требуем, чтобы он выдал нам нашего врага, хана Тохтамыша, и его старших сыновей — Джелал ад-Дина и Керима-Берди.

— Может, еще что-нибудь? — насмешливо спросил князь Андрей.

— Да, есть еще одно, — ответил Эдигей, делая вид, что не замечает в словах посла насмешки. — Великий хан желает, чтобы деньги на Литве теперь чеканились с его именем[518].

— Не знаю, должен ли я верить своим ушам, эмир! Ты вправду говоришь все это от имени хана Кутлук-Тимура?

— Да, князь. И от своего имени тоже.

— Ну, тогда послушай, что я тебе скажу: молод еще хан Кутлук-Тимур, чтобы великий государь Литвы признал его своим отцом и господином либо имя его стал чеканить на своих деньгах! Доселева речь у них была об обратном, и хан ваш на то уже, почитай, соглашался.

— Аллах! Разве мы виноваты в том, что князь Витовт не понимает шуток? Хану нечего было делать, и он от скуки потешался над вашим князем. Ты сказал правду: хан Кутлук-Тимур еще молод. И если князь Витовт только потому не хочет ему подчиниться, — пускай подчинится мне и чеканит деньги с моим именем: я уже пожилой человек, и это ему не будет обидно.

— Из столь несуразных слов твоих вижу, что вы ищете битвы. И тому дивлюсь, что ты, эмир, старый и опытный воин, не разумеешь, чем эта битва кончится.

— Я знаю, что ваше войско сильнее, и первым на вас сегодня не нападу. Но если нападете вы, я буду защищаться, и пусть нас рассудит Аллах. Он не всегда посылает победу тому, у кого больше воинов.

— Это твое последнее слово, эмир?

— Да, князь, я сказал все.

* * *

Витовт был взбешен, когда Полоцкий князь передал ему содержание своего разговора с Эдигеем.

— Неужто ему захотелось сразиться с нами? — воскликнул он. — На какое же чудо он уповает? Воистину Бог отнял разум у старого пса!

— Будь осторожен, князь, — промолвил Тохтамыш, находившийся в шатре Витовта вместе с другими военачальниками. — Идику очень хитер. Он не стал бы так говорить с тобою, если бы что-то не обещало ему победу. Он, наверно, приготовил нам какую-то западню.

— Что он мог приготовить? Из каждого своего воина он двоих не сделает, а сила у нас…

— Государь, татары уходят! — крикнул в это мгновение князь Иван Вельский, откидывая полу шатра.

Все поспешно вышли наружу и с первого взгляда убедились в том, что Вельский сказал правду: вся орда была на конях и, раскинувшись по степи широкой лавиной, уходила с места своей стоянки.

— Ну, вот вам и вся хитрость Эдигея! — воскликнул Витовт. — Наговорил всякого охальства, думая после того сбежать, не приняв боя! Но от нас он далеко не уйдет. Не медля минуты, начинать переправу — конница впереди, пешие полки и пушки за нею!

В это время года Ворскла была здесь не широка, и переправа шла споро. Задние тумены орды были еще хорошо видны вдали, когда вся конница Витовта и Тохтамыша сосредоточилась на левом берегу и пошла в преследование. Пешие воины и пушки двигались сзади, все больше отставая, но Витовта это мало беспокоило: он был уверен в том, что татары, не жалея лошадей, будут уходить до самой темноты, и рассчитывал атаковать их только на рассвете следующего дня, стянув к тому времени все свое войско к месту их ночевки.