Поверх брони накинул камзол, за пояс заткнул клевец. Сабля и кинжал – в ножнах, засапожник – в сапоге, самострел и тул с болтами – за плечом. Вроде готов, больше ничего и нет. Жаль, способность чародействовать пока не восстановилась в полной мере. Верней, почти совсем не восстановилась. Пнуть кого, пожалуй, смогу, но на подобное тому, что случилось с бандой рыгов, даже не стоит рассчитывать.

Рада все это время разрисовывала пол, стены и даже потолок сложными пентаграммами и устанавливала где только можно десятки толстых белых восковых свечей. Зачем, не знаю, но по хозяйке харчевни было видно, что она знает, чем занимается.

Потом она вышла и вернулась, полностью преобразившись. Вместо разбитной симпатичной кабатчицы сейчас передо мной стояла суровая воительница. Шлем-иерихонка, кольчато-пластинчатый доспех с полами почти до середины икры, две кривые сабли на хитрых перевязях за спиной, на поясе множество небольших подсумков с торчащими из них горлышками разноцветных скляниц, а в руках сильноизогнутый составной лук. В этом образе кабатчица очень была похожа на мою старую знакомую, в прошлом Псицу Божью, а ныне становую боярыню Купаву. К тому же о том, что Радослава тоже имеет отношение к инокиням обители Торжества Веры, прямо говорили вычеканенные песьи головы на оголовьях сабель.

– Все-таки Псица…

– Была, – не стала отказываться кабатчица. – Сейчас мне с ними не по пути. Тебе это важно, ловчий?

– Нет, – честно ответил я.

– Оно и к лучшему. – Рада принялась споро раскладывать по стойке туго набитые стрелами с белоснежным оперением колчаны. – Зови сюда своих учениц, здесь им будет безопасней.

Я разбудил юных чародеек, девочки спустились с общий зал, молча взялись за руки и сели у дальней стенки прямо на пол в кружок. Ни одного вопроса от них я так и не дождался. Ну что же, тем лучше.

Ближе к полночи на улице раздался оглушительный раскат грома, почти сразу еще один, по крышам и мостовой забарабанили капли дождя, уже через мгновение превратившиеся в ливень. Гром так и продолжил грохотать, перемежаясь заунывным визгом порывов ураганного ветра.

– Знатно льет, – улыбнулась Радослава. Она выглядела совершенно спокойной, только едва заметные нотки напряженности в голосе выдавали ее волнение. – Хочешь медовой огневицы, ловчий?

– Давай.

Кабатчица разлила по стопкам янтарную жидкость из квадратного штофа.

– Ну, за нас с тобой. – Она взялась за стаканчик. – Знаешь, у нас говорили, что печать Псицы Божьей остается навсегда…

Радослава не договорила, потому что на улице раздался чей-то зловещий голос. Мертвенный, лишенный абсолютно всех интонаций, он исходил ниоткуда, заглушил даже раскаты грома, произнес короткую фразу на непонятном языке, после чего замолк и больше не повторялся.

Воительница не спеша выпила, поставила стаканчик на стойку и спокойно сказала:

– Полночь. Думаю, все началось.

– Сейчас посмотрим, что там началось, – буркнул я, тоже опрокинул стопку, поднялся на второй этаж и выглянул в узенькое окошко в торце коридора.

Поначалу ничего необычного не заметил. Гнулись под порывами ветра деревья, косой ливень сек мостовую и крыши домов. Все вокруг выглядело, как и должно выглядеть при такой грозе. Правда, черное облако над хорошо просматривающейся Проклятой башней уже расползлось над всем городом, а саму башню накрыл серовато-пепельный и прерывисто мерцающий купол. Иноков обители Торжества Веры и белоризцев нигде не было видно.

А потом я неожиданно заметил, как в полусотне метров от харчевни на круглой цветочной клумбе земля вдруг вспучились небольшими холмиками, как будто несколько кротов одновременно решили глянуть, что творится на поверхности.

Но из норок показались не усатые мордочки, а что-то непонятное, похожее на толстые побеги каких-то растений. Все в лохмотьях черной коры, судорожно сокращающиеся, они словно силились что-то вытащить за собой из земли.

А еще через несколько мгновений у меня по спине пробежали ледяные мурашки, потому что я все наконец рассмотрел.

Из земли лезли умертвия…

Полусгнившие, мумифицированные, просто скелеты – они сноровисто вылезали на поверхность и строились на улице в плотный строй. Черные руки сжимали изъеденные ржавчиной мечи и топоры, на гнилой плоти побрякивали остатки полусгнивших доспехов.

Откуда ни возьмись появились мелкие непонятные создания. Тоже составленные из кусков почти разложившейся плоти и костей, очень похожие на больших крыс, они понеслись длинными скачками по улице и остановились около одного из домов, через ставни которого проблескивал свет. Вслед за ними сноровисто двинулась когорта мертвецов. Мертвяки двигались быстро, точно так же, как живые люди, но ломаными корявыми движениями.

Двери мгновенно изрубили топорами, внутрь шнырнули несколько трупов, остальные снова замаршировали за своими ищейками.

Прикинув, через сколько времени они окажутся около харчевни, я ринулся вниз.

Бывшая Псица встретила меня вопросом:

– Что?

– Началось, – ответил я, занимая место за баррикадой. – Умертвия, с оружием в руках. Видимо, раньше были воинами. Лезут из-под земли. Много, больше сотни только на нашей улице. Есть еще мелкие твари, они, как ищейки, вынюхивают живых в домах, а потом туда лезут мертвяки. Около нас будут через четверть часа, если не раньше.

– Умертвия… – Радослава сама себе кивнула и принялась перебирать скляницы в подсумках. – Ну что же, это не самое худшее. Есть чем встретить. Жаль, я сохранила немного припаса. – Потом обратилась к девочкам: – Эй, девицы! Не спите, поможете чем сможете. На крайний случай прикроете щитом. А пока лезьте за стойку.

Юные чародейки даже не повернули головы в ее сторону, так и остались сидеть, держа друг друга за руки.

– Чего это они? – удивилась кабатчица. – В трансе?

– Оставь их, – коротко бросил я и, расслышав снаружи приближающийся топот, потянул из ножен саблю.

Едва мы успели обсудить тактику обороны, как раздался первый гулкий стук в дверь.

Я рассчитывал, что двери продержатся дольше, но уже через несколько минут через прореху в баррикаде пытался пролезть первый мертвяк. В сползшем набок дырявом шлеме с полуличиной, он беззвучно раззявливал пасть с длинными желтыми зубами и силился костлявыми руками в лохмотьях черной кожи раздвинуть завал.

Пентаграммы на стенах, потолке и на полу вдруг налились ярким светом. Умертвие затлело и судорожно заколотило грабками. А потом в его пустую глазницу вонзилась стрела с белоснежным оперением, и труп разом опал сероватой пылью.

Но в прореху просунулось сразу два новых трупа. Потом еще и еще.

Мне не пришлось вступать в дело, их постигала та же участь: пентаграммы поджигали гостей, а зачарованные стрелы Радославы мгновенно превращали живые трупы в прах.