И все равно «Кристалл» остался собой: весьма непростым заведением, которое наверняка хранило и свои секреты, и немало чужих. Джексона и его свору, конечно же, убрали куда подальше, но знать хоть что-то об исчезновении дочери Колычева могли и парни за стойкой, и официантки, или даже сама…

— Князь… Угадаете?

Все стемнело — мои глаза закрыли мягкие теплые ладони. Разглядеть их обладательницу я, конечно же, не успел — она незаметно подошла сзади. Но хватило и голоса.

И того, что Гижицкая умудрялась проделывать без всякой магии Одаренных. С того дня, как мы в последний раз виделись, она больше не пыталась лезть ко мне в голову ни наяву, ни даже во сне… но тело тут же предательски отреагировало.

— Вас сложно не узнать, графиня. — Я накрыл тонкие пальцы своими. — Хотел бы сказать, что рад видеть вас, но вы лишили меня зрения.

— Ненадолго. — Гижицкая негромко рассмеялась и убрала руки. — Представите мне вашу прекрасную спутницу? Мы, кажется, незнакомы.

Слова были пределом учтивости — но интонация… Таким количеством яда едва ли смогла бы похвастать самая жуткая из африканских змей. Но взгляд Гижицкой выдавал скорее интерес, чем презрение или что-то вроде этого. Вряд ли она знала, кого я привел с собой… но наверняка догадывалась.

Знатная столичная красотка Настасьиных лет непременно отметилась бы в «Кристалле» раньше… Да и не столичная, пожалуй, тоже.

— Как пожелаете, графиня. — Я кое-как взял себя в руки. — Настасья Архиповна. Мой… сотрудник. Инженер-конструктор.

— Даже так? — Гижицкая приподняла бровь. — Я заинтригована… Но поговорим об этом позже, князь. Настасья Архиповна позволит ненадолго украсть вас? Для личной беседы.

Судя выражению лица Настасьи, она не слишком-то обрадовалась появлению графини. Уж не знаю, что она успела подумать, но ее взглядом можно было прожигать десятимиллиметровую сталь. Гижицкая с ее даром менталиста прекрасно чувствовала чужой гнев… и с явным удовольствием подливала масла в огонь.

— Что-то не так, Настасья Архиповна? — невинным тоном поинтересовалась она и будто бы невзначай коснулась моей руки. — Или вы просто… не любите делиться?

Графиня была примерно на год старше Настасьи, но ростом заметно уступала — и все равно каким-то непостижимым образом смотрела на мою спутницу сверху вниз. Будто одним взглядом указывая: знай свое место, девочка. На кого-то другого это наверняка бы так и подействовало… но только не на деву-конструктора, которая при первой встрече едва не огрела меня гаечным ключом.

Когда Настасья шагнула вперед, я вдруг почему-то представил себе заголовки завтрашних газет.

— Все в порядке. — Я заступил Настасье дорогу — и тут же поймал пальцы Гижицкой и стиснул так, что косточки хрустнули. — Мы только… недолго побеседуем.

— И сколько мне ждать вашу светлость?

Глаза Настасьи снова полыхнули зеленым пламенем — и мне вдруг стало страшно за «Кристалл» со всеми его гостями. То ли от волнения, то ли из-за невнимательности она ошиблась в обращении — и от внимания Гижицкой это, конечно же, не ускользнуло.

— Вот уж не знала, что государыня Императрица пожаловала роду Горчаковых титул светлейших князей, — улыбнулась она и хозяйским жестом перехватила меня под локоть. — Или за заслуги перед короной отметили только вас, Александр Петрович?

— Настасья Архиповна порой заглядывает в будущее, — усмехнулся я. — И желает мне успехов в службе… Прошу прощения, милостивые государыни… — Я завертел головой, высматривая чернявую макушку. — Богдан!

Однокашник не подвел — появился передо мной за считаные мгновения. Ему явно не терпелось полюбоваться обоими моими спутницами вблизи… Хотя, скорее он уже сообразил, что дело пахнет керосином — чуйка на такие штуки у Богдана всегда была на пять с плюсом.

— Здравия желаю, ваше благородие господин юнкер! — выдохнул он, улыбаясь во все зубы. — Звали?

— Могу я попросить тебя приглядеть за Настасьей Архиповной? — Я чуть склонил голову. — Ее сиятельство графиня желает говорить со мной наедине.

— Приглядим, всенепременно приглядим! — Богдан скрючился в шутливом поклоне. — Извольте ручку, сударыня.

Сударыня изволила. Напоследок хлестнула нас с Гижицкой обжигающим взглядом — и отвернулась. Богдан уже принялся болтать, на глазах раздуваясь, как тетерев на току. Я бы поставил свою «трехлинейку», что через пять минут Настасья будет смеяться над его шутками и думать перестанет и про меня, и уж тем более про вредную графиню.

Но убедиться в этом у меня возможности, конечно же, не было: Гижицкая провела меня вдоль барной стойки и направилась к двери. И стоило мне взяться за ручку, чтобы пропустить даму вперед — как того требовал этикет — взгляды не только официантов, но и оказавшихся поблизости гостей вдруг разбежались по сторонам. Все смотрели на пивные краны, друг на друга, на носки собственных ботинок, в потолок — куда угодно, только не на нас с графиней. То ли эту часть зала накрывало какое-то особенное заклятье… то ли происходящее здесь не касалось посторонних по определению. Только хозяйки.

А теперь еще и меня.

Ширина коридора вполне позволила бы нам с Гижицкой идти рядом, но она все же шагала впереди, покачивая шикарными бедрами, обтянутыми черной тканью платья. Короткого до неприличия. Надень такое кто-нибудь другой — и это непременно стало бы поводом для пересудов. Но графиня уже давно настолько сроднилась со светскими скандалами, что плевать хотела на такие мелочи. Подразнить юнкеров — а заодно и их спутниц — для нее определенно было важнее каких-то там правил.

В любое другое время я понемногу бы уже начинал захлебываться слюной, но сейчас тазобедренная композиция Гижицкой скорее вызывала желание как следует по ней наподдать. Но я все-таки сдержался — хотя бы потому, что именно этого зараза, вероятно, и добивалась.

— Прошу вас, князь. — Гижицкая распахнула передо мной еще одну дверь — видимо, в кабинет или что-то в этом роде. — Располагайтесь.

Я прошел внутрь и уселся на здоровенный кожаный диван, занимавший чуть ли не треть комнаты. Святая святых «Кристалла», обитель самой хозяйки, оказалась совсем небольшой — и относительно скромной. Стол, тусклая лампа, пара кресел, обои, зашторенное окно — все в темных тонах, нарочито неброское. Из относительно ярких деталей в глаза бросалась только картина на стене — что-то цветастое, необычное, с полубезумным буйством линий. Американское или, скорее, европейское — и, разумеется, подлинник, а не репродукция. Гижицкая любила интересные вещи.

Но настоящим украшением кабинета, конечно же, была она сама. Графиня могла сесть за стол или в любое из кресел, но предпочла устроиться рядом со мной на диване. Я бы даже сказал — в опасной близости, учитывая, насколько мало простора воображению оставлял чуть задравшийся низ платья.

Спокойно, Горчаков. Не веди себя, как озабоченный юнец… даже если ты и есть озабоченный юнец.