Тем временем рядом с прозрачной стеной нашего кафе остановились, сурово взревывая, два огромных красивых мотоцикла, и два огромных красивых человека, выпрыгнув из седел, вошли в заведение неторопливой походкой чуваков, уже давно везде успевших.

Женщины схватились за пудреницы.

– Кстати, вот, – сквозь зубы сказал Иван и скосил глаза. – Один из вариантов. И не самый плохой. Купи себе «Харлей» – и катайся. Как этот... забыл, как его... беспечный ездок. И будь в гармонии с собой.

– Нахер гармонию. Особенно с собой.

– Ты не пробовал, а говоришь. Попробуй.

– Ерунда, – уверенно сказал я и поморщился. – Я не беспечный, и я не ездок.

– Ты ж любил на машине погонять.

– Любил, – согласился я. – Когда-то. А теперь гоняю только мысли в голове.

Тем временем владельцы мотоциклов заняли шестиместный стол, вдвоем. Мощные мужики в возрасте, загорелые и очень красивые, в броне мыщц. Одежда их, правда, показалась мне несколько легкомысленной, не какие-то байкерские кожаные доспехи, а тонкие дорогие курточки. Один был блондин, другой – брюнет, с же11 сткими вьющимися волосами, – такие же имел мой сосед по школьной парте Поспелов.

– Мотоцикл – это интересно, – пробормотал я. – Только куда на нем ездить?

– Вперед, – ответил брат. – Мимо всех. Мимо картона и пластмассы.

– Ты же знаешь: я так не могу. Мне надо видеть цель.

Иван вздохнул.

– Понятно. В общем, дауншифтинг тебя не интересует.

– Абсолютно. Никакой беспечной езды, никаких перелетов в Гоа. Никакого созерцательного безделья.

– Почему обязательно Гоа? – удивился брат. – Почему безделье? Гоа – отстой. Махни в Австралию. Или в Доминикану. Посвяти год-другой серфингу. Не дилетантскому серфингу, а настоящему. Чтобы годами жить на волне и больше ничем не заниматься. Наверное, это хорошо прочищает мозги.

Я кивнул. В моем кругу серферов уважали. В основном благодаря фильму «Пойнт-Брейк». Но три года назад, в Португалии, я наконец повстречал настоящих серферов и поговорил с ними. В отличие от героев великого фильма они зарабатывали на хлеб вождением такси. Действительность то есть оказалась не так красива, как художественный вымысел.

Под взглядом брата мне удалось вообразить себя серфером. Вот я просыпаюсь за час до рассвета и потом несколько часов пребываю в горизонтальном положении на подвижной спине океана в ожидании удобной волны, полдня в воде (она в ноздрях, в ушах, в глазах и во рту), чтобы несколько минут насладиться скольжением и полетом, а потом, измученный и просоленный, что-то ем и падаю спать, прикидывая, как бы подольше протянуть на те деньги, что у меня остались; и так месяц за месяцем; живешь, только когда скользишь, остальное время – ожидаешь. Ускорить события нельзя, волна либо придет, либо не придет. Океан безучастен к тебе, он слишком велик. Он даже более огромен, чем твоя родина. Хотя трудно представить что-то более огромное, чем твоя родина.

Ты и есть серфер, сказал я себе, ты двадцать лет скользил по здешним волнам, то захлебываясь и отплевываясь, то хохоча от восторга – от голода к сытости, от пьянства к трезвости, меж тюрьмой и войной, меж зимой и летом. Зачем тебе тот серфинг, если у тебя есть этот? Самое лучшее море для тебя – это людское море, будь с толпой, там центр жизни.

– Нахер серфинг, – сказал я. – Не могу сидеть без дела. Мой личный рекорд – четыре месяца безделья. Больше не вышло. Чуть тогда с ума не сошел. И не спился. Нет, брат. Я только дух переведу – мне трех недель хватит, – а потом буду что-то придумывать.

– Говорю тебе, запрись и книги пиши, – посоветовал Иван.

– Книги? Их не надо писать. Они сами пишутся. Но где я возьму материал, если запрусь? Нельзя только сочинять и больше ничего не делать.

– Путешествуй и собирай материал.

Я засмеялся.

– Эх ты. А еще в издательстве работаешь. Путешествовать и собирать – это метод журналиста. Материалом надо пропитаться. В материале надо год прожить. Или два. Чем больше – тем лучше. Чтобы в начале тебя встретили как родного, а в конце – побили ногами. Как «Ангелы ада» побили Хантера Томпсона. Если тебя не били ногами – значит, ты не собрал материала для книги. 11

Иван покачал головой.

– Ты слишком привередлив. Тогда ищи место, где тебя побьют ногами.

– Я уже был везде, где бьют ногами.

– Не везде, – возразил брат. – Могу посоветовать несколько интересных адресов, где ты еще не был и где тебя качественно побьют ногами.

Он показал большим пальцем себе за спину.

– Вон сидят двое, видишь?

– Которые на мотоциклах?

– Да. Иди и скажи им что-нибудь... Грубое. Мне кажется, они сразу удовлетворят твою потребность.

Тем временем официантка устанавливала перед каждым атлетом блюдо с тигровыми креветками, причем брюнет тщательно обнюхал свою порцайку.

– Скажи им что-нибудь простое, – тихо предложил брат. – Например, что они – пидоры. И они все сделают как надо. Квалифицированно замесят и ногами и руками...

Некоторое время я наблюдал за мотоциклетными великанами. Что-то было в них не то, великаны были слишком гладкие и нарядные, и их рубахи слишком рельефно подчеркивали дельтовидное и трехглавое мясо. Дамы поедали их глазами. Я смотрел, пользуясь тем, что атлеты занимались исключительно друг другом либо своей дорогостоящей пищей. Наконец дождался: один атлет протянул татуированную длань и нежно погладил другого по запястью.

Это была очень красивая пара. Не хуже чем Дольче с Габбаной.

– Нет, брат, – пробормотал я. – Этим ребятам мне нечего сказать.

– Как хочешь.

– Так что мне делать?

– Не знаю, – сказал Иван. – Сам думай. Ты малый крепкий, ты всегда находил себе дело. И сейчас найдешь. Я понял так, что ты хочешь дело, но чтобы без бизнеса.

– Именно так.

– Но дело – это и есть «бизнес», по-английски.

– А я русский.

– Может, тебе в монастырь удалиться? И даже лучше – не в православный? Типа буддийского дацана?

– Миронов прожил в дацане почти год. Говорит, ничего особенного. Говорю тебе, я не хочу искать внутри себя, я хочу искать снаружи.

– Снаружи для тебя есть только одно настоящее дело, – твердо сказал Иван.

– Расскажи.

– Политика.

Мне стало весело.

– Политика? А что это такое? Какую политику ты имеешь в виду, брат? Современную публичную политику, которая на самом деле – клоунада? Или настоящую, тайную, подковерную политику, куда ни меня, ни тебя никогда не пустят, поскольку мы рылами не вышли?

– Займись, – мягко повторил Иван. – Там разберешься.