Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это вы? Зачем вы?..
– Агнешка, я хочу тебе помочь, поверь мне. Расскажи мне всё.
– Что вам всем надо от меня?
– Я хочу помочь тебе.
– Зачем? Уйдите, уйдите… – девушка вновь уткнулась головой в колени и заплакала.
Славута выпрямился. В трепетном сиянии масляной лампы он разобрал начертанное на стене слово «АГНЕШКА». Последняя буква получилась искажённой из-за причудливо изгибающейся трещины, пересекавшей кирпич. Кастелян присмотрелся – то была буква «З». Славута поднёс ближе плошку ближе и разобрал имя «ЗУРКА». Соседние кирпичи пересекала надпись «Данила з Мiра». Рядом едва различимые буквы складывались в слова «БОРКА ПАГРАБКА». Далее виднелись насечки – их было много, несколько десятков, очевидно, таким образом человек отмечал дни своего заточения. Выше, почти под потолком, было начертано: «ПОМЯНИ МЯ ГДИ ВО ЦРСТВiИ СВОЁМ».
Имён было множество. Некоторые надписи кастелян так и не смог прочесть: от них остались одна – две буквы. Но смысл был понятен: мольбы и проклятия, крики отчаяния и клятвы отмщения, бессильные стоны и скрежет зубов, безутешный плач и безумный хохот – всё это слилось в единый хор, неслышный уху живущих на поверхности земли.
Большинство надписей было сделано по-русски, но в дальнем углу на потемневшем, покрытым слизью кирпиче кастелян разобрал латинские буквы. Славута провёл рукой по влажной скользкой поверхности, счищая грязь, и разобрал слова: «ZOFIA NOWICKą klątwa illini…» [36]. Последние буквы были стёрты. Ниже был начертан герб Корчак, в который, казалось, кто-то пытался вбить острый предмет.
Кастелян вспомнил ломкий пожелтевший листок, найденный им накануне в библиотеке. Смысл надписи был ясен – полтора века назад в этом узилище провела свои последние дни Софья Новицкая, казнённая по надуманному обвинению в убийстве Станислава Иллинича. Но сегодня в той же темнице находится другая женщина. И он, Станислав Славута, ещё может её спасти.
Кастелян вновь склонился над девушкой.
– Агнешка, выслушай меня. Я тебе друг. Расскажи мне всё.
Девушка сжалась в комок.
– Что вы хотите от меня?
– Я хочу помочь тебе. Если я добьюсь отсрочки казни, то докажу, что ты невиновна.
Агнешка на секунду застыла, подняла голову. Кастеляну показалось, что он, наконец, достучался до неё.
– Только и ты помоги мне. Скажи, где ты была в ночь убийства Натальи?
– Меня там не было… я была у колодца.
– У колодца? Зачем?
Девушка закрыла глаза, нервно замотала головой. Славута предпочёл отступить.
– Не хочешь, не говори. Но тебе завтра надо будет сделать заявление.
– Какое?
– Что ты тяжела ребёнком.
Девушка на секунду застыла, пытаясь вникнуть в смысл последних слов.
– Понимаешь, в этом случае тебя не смогут казнить, и тогда я смогу доказать, что ты невиновна.
– Что вы хотите? Что вы задумали?
– Я же говорю, тогда тебя не посмеют казнить. Это твой единственный шанс.
Агнешка приоткрыла рот, глаза её широко раскрылись.
– Оставьте меня, прошу, прошу, оставьте! – неожиданно закричала она. Отчаявшись добиться согласия, Славута встал и направился к выходу. Поднявшись на несколько ступеней, он обернулся – Агнешка неподвижно застыла в своём углу. Шумно вздохнув, кастелян затворил дверь, задвинул засов и поднялся по лестнице. Солнечные лучи на мгновение ослепили его – Славута был вынужден прикрыть глаза ладонью. Несколько раз вдохнув полной грудью свежий утренний воздух, словно прочищая лёгкие от зловония и смрада темницы, он направился в барбакан.
Свет в караульную попадал сквозь небольшое стеклянное окно, забранное причудливой кованой решёткой. Внутри стояла печь белой кафли и длинный деревянный стол, за которым сидел Януш и с сосредоточенным видом чистил саблю-корабель. Увидев кастеляна, племянник, как ни в чём не бывало, продолжил своё занятие – лишь быстро отведённый взгляд да учащённые движения руки по блестящей стали выдавали сильное внутреннее волнение.
Славута неторопливо подошёл к племяннику и взял из его рук сияющий клинок.
– Сегодня ты в караул не заступаешь.
– Почему? – Януш резко поднял голову.
– Отдохни, – Славута вложил саблю в ножны и поставил её в угол.
– Я не устал.
В последних словах кастеляну словно послышалось уже забытое за давностью лет собственное юношеское упрямство.
– Я отстраняю тебя от караула, это приказ.
Януш с секунду молча смотрел на дядю, а затем тихо и твёрдо произнёс:
– Что вам надо?
– Дурак! – неожиданно крикнул Славута и с силой схватил племянника за плечо. – На что рассчитываешь? Даже если убежите с ней – далеко уйдёте?
– Я люблю её. Вы её погубили, я её спасу. Я всё для неё сделаю.
– Её не спасёшь и сам погибнешь!
– Я уже всё решил.
– Что решил? Хорошо, вытащишь ты её. А дальше куда бежать, подумал? Ни до московского, ни до прусского, ни до шведского рубежа вам не дойти. Сапега объявит на вас охоту. Вас обложат как зверя и затравят. День-два, и кольцо сомкнётся.
– Я буду защищать её.
– Что стоит твоя сабля против хоругви? Будешь висеть с ней на одном суку.
– Пусть. Я всё равно буду с ней. Не мешайте мне. Прошу, не мешайте.
– Дурак! – произнёс в сердцах Славута, но спустя мгновение остыл.
Итак, это всё. Он не в состоянии ничего сделать.
– Добро, – тихо произнёс кастелян и что есть силы крикнул: – Эй, сюда!
В дверях выросли два жолнера.
– Под арест, на хлеб и воду, впредь до моего личного распоряжения, – бросил кастелян и, уже не глядя на племянника, вышел во двор и направился к возку.
Енас вновь услужливо распахнул дверцу, Славута занёс ногу, однако с непривычки споткнулся о подножку и едва не упал, в последний момент успев опереться о кожаный бок кареты.
– Psia krew! – по-польски выругнулся Славута. Поднявшись в карету, он грузно опустился в кресло и зычно крикнул Енасу:
– Пошёл!
Поднялась дубовая, ощетинившаяся стальными шипами герса, опустился подъёмный мост над рвом барбакана – и кожаный возок с княжеским гербом на дверце, стуча коваными колёсами, понёсся по дороге.
Глава XIX. Свидание с прошлым
Возок княгини, поднимая клубы пыли, мчался к Несвижу, мимо девственных рощ и строгих дубрав, мимо полей, покрытых ярко-зелёным ковром нежно-зелёных всходов, мимо болот, покрытых порослью травы, среди которой проплешинами проблёскивала ровная гладь воды. Время от времени за окном мелькали деревни: убогие хаты, почерневшие сараи, покосившиеся изгороди.
Смеркалось, когда возок подъехал к Городенам.
