— Кто ж мог знать, что такое в свете делается? Нам о вас другое сказывают. Что хуже — нет извергов. Будто вы в крови людской в войну купались. Детей фронтовиков голыми руками душили. Живых людей в землю закапывали. И та шевелилась, а вы по ней танками… Что девок и баб насиловали, а потом вешали в их домах. От всего такого кровь стыла и мы, хоть и не знали тут войны, но люто ненавидели вас, — призналась честно.

— Есть серед нас один такой, как ты говорила. В крови замаран по самую макуху. За то все его ненавидют. В зверях средь нас живет. Но и то больно, что из-за него всех обосрали. И ссылка у нас одинакова. Да вот общего промеж нами ничего нет. Но кому мы докажем свое? Богу? Ему и так все ведомо, — вздохнул Пескарь и спросил:

— Так напишешь жалобу?

— Напишу.

— Вот только одно меня сумленье берет, дойдет ли до властей она? Не вытянут ли ее чекисты из почты, как уже было? — спросил дед.

— Не смогут. Да и чего боишься? Это ваши письма из почты вылавливают. Милиция твой адрес показала отправителем. Вот и взяли письмо. По стилю и почерку нашли, кто писал. Это не тяжко. А мое письмо кому нужно? Я ж не твой, свой адрес покажу. И ответ на мой дом придет. Это точно. Твое Усолье указывать нельзя.

Через неделю Катерина читала Пескарю жалобу. Обстоятельную, хлесткую, деловую. И Пескарь немало дивился, откуда в этой куриной голове столько ума взялось? Ведь сам бы он такого век не сочинил бы.

— Благодарствую тебя! Видать, сердцем писала. Ишь, как разумно, да складно выложила все. Аж за сердце хватает. За память. Сильна ты. Не зря милиция тебя убоялась. Востра ты на жалобы. Вот тебе бы в аблакаты! — хвалил старик и полез в карман за расчетом.

— Добром за добро. Денег твоих мне не надо. Дай Бог, чтоб помогло мое. Нынче отправлю письмо. А ответ придет — дам знать, чтоб приехал. Тогда не мешкай.

— Уж непременно, — пообещал Тимофей и довольный вернулся в Усолье.

Теперь Пескарь ожил. Помогал своим строить дом. С готовым материалом дело пошло быстрее. Покуда мороз ударил, дом уже стоял под крышей. Дед выкладывал печь. Поселковые даже кирпичом помогли семье. И Тимофей торопился. Печь ставил такую, какая у него в зимовье была. От охапки дров нагревалась и держала тепло всю ночь.

Глашка с Алехой настилали полы. Радовались, что получаются они ровными, красивыми., Тимофей им про жалобу ничего не сказал. Боялся обнадеживать без времени… А вдруг сорвется, не получится. Как это пережить? И вспомнилось невольное.

О Победе в войне все ссыльные узнали от поселковых. По смеху и пляскам на берегу, по разукрашенным флажками и флагами лодкам, баржам, катерам. На них веселилась вольная молодежь. Она горланила песни, частушки. И вдруг на барже Глашка увидела транспарант. На нем аршинными буквами было написано: «Мы победили фашизм! Дрожите, враги народа! Близок и ваш конец!»

Победа… Ссыльные в тот день собрались у костра, побросав работу. На душе тяжело. Зачем власти отняли радость? Ведь этот день ждали и они, потирает култышки Алешка, смахивает

слезу Харитон, широко, размашисто перекрестившись, говорит:

— Слава тебе, Господи, за избавление от ворогов!…

Шаман задумчиво в огонь смотрит. Тепло рядом. А его морозит. Тело можно согреть. Но душу замороженную бедой, никакое тепло не берет.?. Нет у костра лишь старика Комара. Этот день ему — чужой праздник. А ссыльные молчат. Каждый вспоминает свое — родное, далекое, дорогое, какое навсегда осталось в памяти. К нему возвращаются в разговорах. Дожить до него доведется ли?

Победа… Ее встречали два берега. Один смехом, другой — слезами… Алешка потом много дней болел. Разве здесь, разве так мечтал он встретить День Победы? Его понимали. И старый отец слышал, как стонал ночами его сын от боли. Она, как память до конца жизни судьбой навязана…

Лучше не говорить, не будоражить. Пусть дойдет жалоба. У нее, как у беды, долгий путь. Лишь бы ответ был светлым, — думает дед, заканчивая печь. Сегодня, как славно получилось! Алешка с Глашкой закончили полы настилать, а Тимофей управился с печкой. Затопил ее. Она загудела, запела на все голоса, знакомо, забыто… Дед пригорюнился. Зимовье вспомнилось. Сын за плечо тормошит:

— Завтра из землянки перебираться будем! В свой дом! Начнем заново. В доме — не в землянке! Все в ином свете будет. И зима не испугает. Вон сколько дров ребятки запасли! Никакой мороз теперь не страшен!

А наутро семья Пескарей потащила из землянки в дом свой скарб. Немного успели передать им соседи. Зато поселковые постарались. Теплой одеждой всю семью обеспечили. Пусть и ношенная, зато чистая, добротная.

Глашка настаивала все харчи из общей кухни забрать, какие октябрьский люд деду послал. Но Пескарь не позволил. Не велел выделяться из общего котла и оставил припасы на кухне всем ссыльным поровну. За это Пескарям бабы помогли дом обмазать и побелить. Старики утеплили его завалинкой. Мужики помогли за неделю построить сарай. Дети дрова сложили аккуратными поленницами, натаскали еще плывуна. И зажила семья в новом доме, радуясь, что не осталась в зиму без своего угла и крыши над головой.

Зима в этом году запаздывала. И хотя небо, завесившись тучами, не раз грозило высыпать на голову усольцев сугробы снега, ветер поднявшись с моря, разгонял их, разрывал в грязные клочья, и небо снова светлело, ни одной снежинки не уронив на берег.

За заботами и хлопотами время летело незаметно. Но не для Пескаря. Он считал каждый день. И ждал. Молил Бога о помощи хотя бы для сына. Но путь письма долог. Это понимал старик. Оттого сидел вечерами у печки пригорюнившись.

Снег на Усолье высыпался под самый Новый год. Легкий, как пух. Детвора враз повеселела. Бабы на снегу заторопились зимнюю одежду почистить. Старики подальше от холода попрятались. Наружу не вытащишь. Легкий снег приносит лютые холода. И зима, словно наверстывая упущенное время, спешила. Уже на второй день сковала прочным льдом Широкую, будто проложила мост меж двух берегов. Пусть до весны забот не знают с переправой…

Ссыльные заранее стали готовиться к Рождеству. Этот праздник тут любили по-особому. Для него самую чистую и крепкую одежду берегли, лучший кусок выкладывали на стол. Все обиды забывали. И светились улыбками суровые доселе лица ссыльных. В этот праздник дети о детстве помнили. И гоняли друг друга снежками по улице, по всем дворам. В этот день забывалось все плохое. Не вспоминали о невзгодах и потерях. Рождество Христово! Это радость и смех, это песня и жизнь. Неважно на каком берегу. Богу виднее, какою станет судьба человеческая! Он всегда прав! Потому плакать в этот день считалось грехом. Плач — несогласие с Богом. Скорбь в сердце человека — гнев у Господа. На такое никто не решался в Рождество. Во всех домах ярко горели свечи. Пеклись пироги, жарилась рыба, тушилось мясо.

Все было готово к празднику и в доме Пескаревых. Даже Тимофей забыл о жалобе. И готовился к завтрашнему дню. Стук в дверь насторожил всех. Свои усольцы не стучались. Топали в дом без предупрежденья от стара до мала. Тут же… Явно кто-то чужой. Стучит, как из автомата поливает… Глашка побледнела. Алешка пошел открыть дверь. В избу вошли двое незнакомых людей.