– А ты уверена, что поняла правильно? Мне кажется крайне странным, что он согласился, ведь он такой закрытый человек, что иногда даже может показаться мизантропом тем, кто хорошенько с ним не знаком!

– Ты – как всегда! – ответила она, немного обиженная скепсисом супруга. – Вечно во всем сомневаешься! Подожди – и увидишь!

– Долго он не выдержит! С характером нашего сыночка он махнет нам рукой через полчаса!

Такими были слова ее мужа, но на самом деле лицо его светилось радостью – он был доволен этой прекрасной новостью, полученной рано утром.

Наконец они решили выйти из дома вместе и весь день спорили по поводу Этторе и гадали, какой будет реакция Амоса, когда тот вернется из школы. Амос и синьор Этторе давно знали друг друга, но общались минимально, поэтому предположить, во что выльются их отношения, было весьма непросто.

«Или хорошо-прехорошо, или плохо-преплохо», – говорил синьор Сандро, смеясь, когда встречался взглядом с женой или сталкивался с ней в каком-нибудь из отделов их магазина. «Хорошо-прехорошо!» – отвечала она с неизменным оптимизмом, свойственным ее открытому и импульсивному характеру.

В этот день во время обеда семейство Барди собралось за столом в полном составе. Старшие дождались возвращения ребят, и, как только все расселись, синьора Эди объявила Амосу, что синьор Этторе, директор банка, согласился на ее просьбу подготовить сына к экзаменам.

Амос воспринял известие спокойно, даже, можно сказать, равнодушно, чего от него никто не ожидал. «Что ж, так лучше», – подумала мать.

В конце обеда синьор Сандро встал из-за стола и позвал сына за собой в гостиную. «Ты доволен? – спросил он. Затем продолжил разговор своеобразной презентацией Этторе: – Ты его не очень хорошо знаешь. Это человек немного странноватый, но при этом исключительный; чтоб ты знал, он управлял банком в наших краях, закончив всего лишь пять классов начальной школы; участвуя в совещаниях с директорами самых крупных банков, он почти всегда молчал, но если уж говорил, то слушали его с огромным уважением, и никто не осмеливался противоречить, потому что все знали, что он никогда не скажет чего-либо, в чем до конца не уверен. Кроме того, насколько я помню, он читает и пишет как минимум на шести иностранных языках – по крайней мере, отлично знает французский, английский и даже русский, представляешь?! А ведь русский язык, должно быть, такой трудный. Потом, он неплохо говорит по-испански, по-немецки… Он постоянно что-то читает, его невозможно уличить в некомпетентности ни в одном вопросе, ни в одной из областей: это просто невероятно, но факт. Короче, это человек, который не всегда говорит то, что знает, но зато всегда знает, что говорит… В младших классах он учился у бабушки Леды, и она всегда отзывалась о нем как о вундеркинде, наделенном редким интеллектом, что удивительно, учитывая, из какой он семьи: у него скромнейшее происхождение – отец был штукатуром, а мать домработницей. Его детство прошло в страшной нищете, но судьба мужчины напрямую зависит от его ума и способностей, а все это у Этторе имеется в достатке, вне всякого сомнения. Только вот: Этторе не очень общительный, ему нравится одиночество, и его надо воспринимать таким, какой он есть, – в общем, постарайся хорошо вести себя с ним. Кто знает, возможно, на этот раз твоей матери пришла в голову неплохая идея!»

Сандро посмеялся собственной доброй шутке в адрес супруги и добавил: «И будь осторожен в выражениях: если ляпнешь что-то не то – упадешь лицом в грязь, ведь он знает все! Помни об этом».

Амос молча, не перебивая, выслушал это описание, которое пробудило в нем невольный интерес и в некотором смысле успокоило. «Ясно», – ответил он. Потом встал, и они вместе с отцом вышли из комнаты. Спустя мгновение он уже звонил приятелю и болтал с ним о разных глупостях, напрочь позабыв о синьоре Этторе, экзаменах и занятиях. Это было еще одной особенностью его характера: он умел «архивировать» свое беспокойство до тех пор, пока не приходило время встретиться со сложностями лицом к лицу.

Синьор Этторе пришел на десять минут раньше назначенного времени; он запарковал свой «Фиат 500» прямо перед домом и решительно позвонил в дверь. Амос, который уже поджидал его, сам пошел открывать, а родители тем временем потихоньку наблюдали.

Встреча была простой и неформальной: они пожали друг другу руки, затем Этторе поприветствовал остальных членов семьи и сразу же попросил проводить его в кабинет к Амосу, чтобы, как он выразился, ознакомиться с фронтом работ.

Амос показал ему книги и катушечный магнитофон, на который Этторе, мгновенно предложивший называть его на «ты», должен был записывать свой голос, чтобы в его отсутствие Амос мог слушать, сколько потребуется, надиктованный материал. Директор заулыбался: «Никогда в жизни не читал вслух, но попробую, может, получится». На этом их оставили вдвоем, и дверь кабинета закрылась за бабушкой Ледой, которая вышла последней, поставив на письменный стол поднос с двумя чашечками дымящегося кофе.

Встреча прошла самым естественным образом; это был просто эпизод повседневной жизни, но ему предстояло сыграть большую роль в судьбе Амоса, и не только его.

Поболтав немного о том о сем, Этторе раскрыл учебник истории, а Амос принялся ставить на магнитофон восемнадцатисантиметровую бобину, которая, как он объяснил, благодаря четырем дорожкам и двойной скорости позволяла записать целых шестнадцать часов звука.

«Что ж, тогда начнем заполнять эту пленку, – отозвался Этторе и немедленно приступил к чтению первой главы, речь в которой шла о Венском конгрессе 1815 года. Так он читал, не без запинок, признаться, в течение целого часа, но потом вдруг прервался, захлопнул учебник и попросил Амоса выключить магнитофон. – А сейчас было бы неплохо обсудить немного то, что мы прочитали, чтобы проверить, все ли ты понял, и объяснить тебе какие-то моменты, которые ты упустил».

На самом деле Амос слушал недостаточно внимательно, и совсем скоро Этторе понял, что ему придется заново разъяснять все с самого начала. Он делал это спокойно и терпеливо, не требуя от своего юного ученика демонстрации повышенного внимания.

Когда минули два часа, предусмотренные для занятий, Этторе встал и пообещал вернуться завтра в то же время.

Проходя через гостиную, директор заметил на столике шахматную доску. «Любишь играть в шахматы?» – спросил он Амоса. «Да, я страстный любитель!» – ответил тот с гордостью. Этторе рассмеялся от души. Затем взглянул на него и сказал, не переставая смеяться: «Ты, наверное, имел в виду, что ты увлеченный игрок, а не что состоишь в ордене Страстей Господних!»[2] И он принялся рассказывать об этом религиозном ордене, о его основателе, развитии, событиях и людях, связанных с ним. Амос был настолько поражен его эрудицией, что буквально онемел и слушал раскрыв рот, пока тот не закончил свой рассказ. У Этторе был несколько странный способ выражения мыслей: создавалось впечатление, будто в этот момент внутри него шел напряженный мыслительный процесс, как если бы все слова, идеи и понятия вдруг сосредоточились в одном пространстве и яростно боролись между собой за право поскорее выйти наружу.