Преодолев десяток отделяющих его от побоища саженей, он с размаху врубился в толпу, щедро раздавая удары. У него повисли на руках, пытаясь вырвать оружие. Схватили за ноги. Он бил гардой по головам. Лягался. Работал локтями, кулаками. С радостной злостью чувствовал, как трещат под его ударами кости, рвется плоть. Слушал, как скрипят по кирасе, не причиняя вреда, обсидиановые наконечники. И снова рубил, колол, бил. Рядом, кряхтя и хекая, отбивая тянущиеся к горлу руки, срубая наконечники и головы, протыкая насквозь почти незащищенные тела, бился его батальон.

— Сантьяго!!!

Перекрывая боевой клич конкистадоров, у ворот раздался леденящий душу крик, в котором сплелись клекот орла и рык ягуара. В город ворвались талашкаланцы.

Негромкие команды. Тяжелое дыхание и топот тысяч ног по каменным пирсам. Отблески луны на стеклянных наконечниках копий. Угрюмые воины с нахмуренными лбами, сжатыми в темную ниточку ртами и каменными желваками на высоких скулах рассаживаются по длинным деревянным пирогам. Бронзовые мозолистые руки, сжимающие выточенные из цельного куска дерева весла, напряженные в ожидании спины и фосфоресцирующий расходящийся след от лодок, ушедших к занимающемуся пожарами городу на том берегу.

Тяжелогруженая лодка вспорола густые заросли прибрежного камыша. Прикрывая рукой глаза от гибких хлещущих стеблей, касик Шиотеук всмотрелся в темные силуэты домов на фоне беснующихся языков пламени. Прислушался к доносящемуся со стороны города реву пламени, звуку рушащихся стен. Криков было не слышно. Неужели уже поздно? Об этом не хотелось думать. А вот и граница.

Он поднес ко рту серебряный свисток на тонком шнуре, приложил к губам и выдул тонкую, на границе слышимости, трель, приказывая флотилии остановиться. Острый нос первой пироги замер невдалеке от яркого круга, рисуемого на темной воде багровыми отсветами пожара.

Стоя на невысоком холме, касик Упочетале смотрел, как его люди один за другим взбираются по веревочным лестницам на огромную дамбу. Как наваливаются на массивные рычаги. Как натягиваются толстые канаты и как ползут вверх огромные заслонки, сделанные из обмазанного глиной дерева. Слушал, как скрипят блоки, как грязь с чавканьем отпускает увязшее в ней дерево и как нарастает рев воды, мутным валом устремляющейся к пылающему в долине городу.

Ромка сдвинул на затылок шлем и вытер лоб, размазывая по нему жирную копоть. Каждый раз одно и то же. На месте касиков я б эти жаровни запретил к чертовой матери. Ни одна суматоха без пожара не обходится. Он отошел подальше от пышущего жаром лабаза, в котором весело, с треском и искрами догорало что-то чадное. А может, специально подпалили. Набедокурили, пограбили всласть, теперь решили замести следы, чтоб Кортеса не злить, он этого страсть как не любит. И запрещал не раз. И вешал за мародерство. А все равно не устоять народишку. А мы тут теперь с ног сбивайся.

За два часа, проведенных в патрулировании города, Ромка с двумя солдатами из пехотинцев и двумя стрелками смог спасти несчастных жителей от десятка-другого грабежей, насилия и даже людоедства, причем нескольких талашкаланцев пришлось убить, потому что иначе их бесчинства не прекратить было никак. Очень уж велика была их ненависть к мешикам и их союзникам. А сколько предотвратить не удалось? Истерзанные трупы, раскиданная мебель, сорванные с петель двери, подожженные дома и крики. Крики! Крики!

Ромка надвинул морион обратно на лоб и повел солдат вниз по улице. Один из ординарцев Кортеса разыскал его в багровой полутьме и передал приказ занять узкий, выдающийся в озеро мыс. От него расходились деревянные мостки, ведущие в аристократические кварталы на сваях, уходящие далеко в озеро. Пополнения не было, зато велено было увлекать с собой все патрули и солдат, что встретятся по дороге. Происходящее Ромке нравилось все меньше, ибо за последние минут пятнадцать они не встретили ни одного испанца, лишь тени талашкаланцев мелькали в узких, освещенных заревом пожаров улочках. Да и те спешно ретировались, не дожидаясь окриков грозных teules. А может, это были донельзя перепуганные жители Истапалана? Лучше б нет, а то шайки встречались человек и по дюжине, и по две.

Впереди замаячили силуэты с характерными гребнями испанских шлемов. Ну наконец-то.

— Эй! Я сеньор Рамон де Вилья! Капитан инфантерии его величества Карлоса! — закричал Ромка, не дожидаясь, пока группы завоевателей достаточно сблизятся. Кто их знает, пальнут еще с испугу. — Поручением капитан-генерала Эрнана Кортеса приказываю вам следовать за мной и подчиняться моим приказам!

— Дон Рамон?! Как я рад вас видеть, — донесся до него ответ. — А мы тут уже полчаса бродим по этим горящим трущобам.

Ромка узнал голос капитана стрелков дона Лоренцо.

— Какое задание придумал для нас сеньор Кортес? — спросил тот.

— Он повелел занять позицию возле входа на мостки, ведущие к кварталам благородных, дабы талашкаланцы не устроили там убийство и разорение.

— Я так полагаю, он придумал это не из любви и сострадания к несчастным, а дабы взять в заложники семьи благородных? — блеснул зубами на закопченном лице капитан стрелков, выходя на свет.

— Он не уточнял, — буркнул Ромка, которого неприятно кольнул прозвучавший в словах итальянца цинизм. — Много с вами людей?

— Три стрелка и пехотинец. Правда, он сильно ранен и из оружия остался только кинжал. Но на ногах вполне держится. Были еще с десяток талашкаланцев, но они растворились в ночи. Наверное, не захотели упускать свою долю добычи.

— Восемь солдат на двух капитанов — это многовато, — усмехнулся Ромка.

— Дон Рамон, я нисколько не претендую на командование, — изящно поклонился флорентиец.

Ромка попытался расслышать в голосе дона Лоренцо иронию, но не смог. Не говоря больше ни слова, он повел людей вниз, к громадам домов на темном зеркале озера.

Город горел. Хищные языки пламени отбрасывали неверные тени на лица матушки Амацикацин и четырех детей, в ужасе прижавшихся к ее полным, уютным бокам. Горячий белесый пепел сыпался с неба на соломенную крышу. Хорошо, что их роскошный дом на сваях, в построенном на озере квартале, так пропитался водой, что едва ли мог бы загореться. Зато другая напасть, злобные и кровожадные талашкаланцы, придет неминуемо. И что они сделают с ней и детьми… Кровавые картины вставали перед глазами, и сердце заходилось от ужаса.

Еще утром муж, касик городской стражи, отвязал от причала маленькую, инкрустированную перламутром лодочку и отплыл вверх по городскому каналу на свой пост. Теперь один Тескатлипока знает, под какими развалинами догорает его тело. Она могла бы попробовать вброд, по грудь в воде добраться до камышей, но дети не дойдут, а если дойдут, то от талашкаланцев не укрыться. Подниматься же в город по узким шатким мосткам — значит добровольно отдать себя им в руки. Что делать?

Нос лодки с характерным стуком ткнулся в сваю возле причала. Сильные руки, она хорошо это слышала сквозь тонкие стены, со скрипом затянули канат на причальном столбике. Послышалось шлепанье босых ног. Заскрипел настил под весом многих тел.