– Что? – изумленно переспросил он.

– Я не хочу работать. Я хочу сидеть дома с ребенком.

– О чем мы, черт побери, тогда разговариваем битых полчаса? – от его крика у нее чуть не лопнули барабанные перепонки.

– Не смей повышать на меня голос!

– Зачем же ты тогда затеяла весь этот разговор? – Зубы его зло заскрежетали, а из глаз едва не сыпались искры негодования.

– Я должна была знать.

– Что ты должна была знать?

– Как ты относился к той женщине, которой я когда-то была… которая от тебя забеременела. Когда ты сделал мне официальное предложение руки и сердца, я уже была для тебя Александрой Дюпре.

– Как женщина от смены имен ты ничего не потеряла. И я об этом уже не раз говорил.

– Ксандру Фочен ты просто вышвырнул из дома.

– Ты подумала, что, если вернешься на подиум и снова возьмешь ее имя, я смогу выгнать тебя опять? – бешеная ярость пронизывала каждый произнесенный им слог.

– Нет. Конечно, нет. – Теперь все казалось таким сложным и запутанным. С тех пор как она узнала о его втором обещании, каждая приходящая в голову мысль не казалась ей простой. – Я не знаю.

Димитрий в изнеможении опустил голову на подушку и прикрыл руками глаза.

– Ты никогда не сможешь этого забыть. Так ведь?

– Чего именно? – с тревогой в голосе уточнила она.

– Моей глупости. Ты никогда не сможешь снова поверить мне, а это значит, что не сможешь любить меня так, как когда-то любила.

– Любовь для тебя – пустое, ничего не значащее слово, – напомнила ему Александра.

Он отвел руки от лица, и Александра вздрогнула: оно было унылым и безрадостным.

– Тебе не может быть известно, что именно значит для меня любовь.

– Почему ты скрыл от меня свое второе, данное деду обещание? – прошептала Александра. Она не собиралась задавать этот вопрос, слова сами слетели с губ.

Он резко приподнялся на кровати.

– И ты решила позлить меня в отместку, сказав, что хочешь снова вернуться к профессии, которую всегда любила больше, чем меня?

– Я никогда не ставила свою работу выше тебя.

– Так ли это? «Я не смогу с тобой поехать, у меня фотопробы… Я уезжаю на неделю на съемки рекламы. Мы не сможем заняться любовью, мне нужно хорошенько выспаться, чтобы не выглядеть завтра утром ведьмой…» – не без сарказма повторил он все те оправдания, которые ему приходилось выслушивать в свое время от Александры. – Регулярность нашей половой жизни и то диктовалась твоей профессиональной занятостью.

– Я была вынуждена работать, и теперь ты знаешь, почему.

– Тогда мне было это неизвестно, и ты предпочитала оставлять меня в неведении.

– Я не могла открыть тебе всего.

– А почему? Что за особые причины заставляли тебя так долго скрывать от меня твое истинное лицо?

– Потому что…

– Я сам скажу тебе, почему. Потому что ты мне не доверяла. Ты давала мне право пользоваться своим телом, но никогда не открывала душу. Твое сердце было заперто на засов. – В его речи слышался сильный греческий акцент.

– Это неправда. Я любила тебя.

Он быстро вскочил с кровати.

– Я никогда не обманывала тебя.

– Ты представлялась Ксандрой Фочен, что не соответствовало действительности.

– Мне незачем переписывать отдельные страницы моей жизни, чтобы снова и снова приходить к неизбежному выводу: ты бросил меня, выкинув из своей жизни, как мешок с мусором! – закричала Александра в ответ, удивляясь своей ярости и полной потере самоконтроля.

Плечи его были опущены, лицо выглядело изможденным и осунувшимся.

– Ты всегда будешь к этому возвращаться. Это неизбежно. – Он резко отвернулся.

Внезапно прошлая боль и отчаяние вспыхнули в ней с неистовой силой.

– Не стоит поворачиваться ко мне спиной, негодяй!

Димитрий быстро приподнялся.

– Как ты меня назвала?

– А как ты назвал меня в тот памятный вечер «У Рене»?

– Я тебя не оскорблял.

– Ты назвал меня падшей женщиной!

Выглядел он сейчас не лучшим образом.

– Не говорил я ничего подобного.

– Говорил, говорил. Этот чертов футляр для ювелирных украшений сказал все вместо тебя.

– Я купил тебе этот браслет еще до разговора с дедом. Я просто хотел сделать тебе подарок и выразить свою признательность. Но в приступе ревности мои действия получили совершенно другое звучание.

Так это был браслет… Она так и не удосужилась взглянуть на его подарок.

– Хочешь, чтобы я поверила в твою искренность после всего, что ты мне наговорил в тот вечер?

– Нет. Не хочу, – он замотал головой. – Я и не надеюсь, что ты будешь безоговорочно верить каждому моему слову. И мое предательство здесь ни при чем. Ты мне всегда не доверяла, с самого первого дня нашего знакомства. – Димитрий скрестил руки на груди, словно боялся нанесения очередного удара. – Я не смогу остаться с тобой в одной кровати. Мне будет трудно заснуть рядом с женщиной, которая так меня ненавидит.

Он направился в гардеробную и вышел оттуда с накинутым на плечи халатом.

– Я буду спать сегодня в комнате для гостей.

Она хотела покаяться и броситься к его ногам с мольбами о прощении, но язык не слушался, и ни единого звука не слетело с ее губ. Его рука уже медленно потянулась к ручке двери, когда Александра наконец смогла пролепетать:

– Почему ты ничего не сказал мне о существовании второго обещания?

– Ты наверняка подумала бы, что я из кожи вон лезу, чтобы его исполнить. А мне хотелось, чтобы ты снова поверила мне: мне нужна была ты, и только ты. – Он быстро открыл дверь и вышел из спальни.

… Мне нужна была только ты. Ты никогда мне не верила. Ты не переставала лгать мне. Ты меня ненавидишь… Слова Димитрия все время вертелись в голове, как надоедливый припев.

Она все еще любила его.

Любила, но старалась не показывать этого. Тщательно маскировала свои истинные чувства, когда они жили в Париже, и так же скрупулезно скрывала их после примирения, когда возлюбленный снова появился в ее жизни. Она утаивала факты своей биографии, сдерживала свой темперамент, боясь полностью довериться близкому ей человеку. Разве это можно было назвать любовью?

Но еще не поздно исправлять свои ошибки.

Она направилась в гардеробную с одной только целью. Быстро включила свет. Пробежала взглядом по развешанному нижнему белью. Она судорожно искала белый, из легчайшего шелка пеньюар. Димитрий купил его после двух недель их совместного проживания. Это был изумительный ночной наряд с вырезом, которым могла похвастаться только одежда принцесс, и ярдами ткани, воланами ниспадающей от лифа.