Наконец одна смешная девчушка в белом чепчике на круглой кудрявой голове, как кажется, окончательно уверилась, что в руках у Эми кукла, и, метнувшись во дворик, тут же возвратилась со своей куклой – жалкой маленькой деревянной фигуркой, все одеяние которой состояло из грубой красной хлопчатой рубашки. Эту куклу она показала Эми. И Эми в первый раз после своей встречи с похожими на летучих мышей монахами улыбнулась, а Кейти, взяв у нее из рук Мейбл, изобразила жестами, что куклы хотят поцеловать друг друга. Но хотя маленькая итальянка взвизгнула от смеха при мысли о bacio[104]между куклами, она никоим образом не могла на это согласиться и, спрятав свое сокровище за спину, краснея и смеясь, быстро заговорила что-то непонятное, делая забавные жесты двумя пальцами.

– По всей вероятности, она боится, что Мейбл сглазит ее куклу, – сказала Кейти, вдруг догадавшись о значении этих жестов.

– Дурочка! – воскликнула возмущенная Эми. – Да как тебе пришло в голову, будто мой ребенок может испортить твою грязную старую куклу? Ты должна бы радоваться, что кто-то чистый вообще обратил на нее внимание.

Звук иностранной речи окончательно привел маленькую итальянку в замешательство. С визгом она бросилась прочь, и все остальные дети за ней. В отдалении они приостановились, чтобы оглянуться на непонятных и пугающих существ, не говорящих на привычном языке. Кейти, желая оставить приятное впечатление, изобразила, что Мейбл посылает им воздушный поцелуй. Это снова вызвало смех и болтовню в толпе детей, и некоторое время они следовали за нашими друзьями, продолжившими путь к гостинице.

Всю следующую ночь по гладкому, как стекло, морю «Марко Поло» скользил вдоль берегов, мимо которых проходили парусные суда Одиссея в те давние, полумифические дни, что видятся нам теперь в таком чарующем свете. Кейти проснулась в три часа утра и, выглянув в окно каюты, мельком увидела остров, который, как свидетельствовала ее карта, был Эльбой[105]– тем местом, где Наполеон, этот беркут войны, был на время прикован к скале. Затем она снова заснула, а когда поднялась при ясном свете дня, пароход уже миновал побережье Остии и приближался к устью Тибра. За далекой Кампаньей поднимались подернутые дымкой горные вершины, а на берегу каждый мыс и каждая бухта носили имена, приводившие на память что-нибудь интересное.

Около одиннадцати на горизонте показался маленький, неясно очерченный пузырек, который, как заверил пассажиров капитан, был куполом собора Св. Петра, от которого их отделяло расстояние почти в тридцать миль. Это была одна из тех «волнующих минут», о которых так любила размышлять Кловер, и Кейти, сравнивая действительность с тем, что представлялось воображению, не могла удержаться от улыбки. Ни она, ни Кловер и не предполагали, что огромный купол окажется столь невпечатляющим, когда впервые предстанет перед взором путешественницы.

Пароход продолжал продвигаться вперед, пока висевший в воздухе пузырек, привлекавший внимание пассажиров, не исчез. Эми, уставшая от вида берега, который не вызывал у нее никаких ассоциаций, и от восторгов, которые выражали взрослые и которые были ей непонятны, втиснулась на деревянный диванчик рядом с Кейти и принялась просить ее продолжить историю Виолетты и Эммы.

– Всего одну малюсенькую главочку, мисс Кейти, про то, что они делали в Новый год, или еще что-нибудь. Так скучно, когда плывешь и плывешь весь день и совсем нечем заняться! И вы уже так давно ничего мне о них не рассказывали, очень-очень давно!

Виолетта и Эмма, по правде говоря, стали уже отравлять Кейти существование. Она стремилась внести какое-нибудь разнообразие в их не богатую событиями жизнь и каждый раз ломала голову над изобретением все новых и новых подробностей, так что в конце концов ее воображение стало похоже на сухую губку, из которой выжали всю влагу до последней капли. Эми была ненасытна. Ее интерес к истории двух девочек не ослабевал, и, когда ее изнеможенная подруга объясняла, что не в силах придумать абсолютно ничего на заданную тему, Эми предлагала поменяться ролями: «Тогда, мисс Кейти, можно мне рассказать вам новую главу?» За этим следовало что-либо в таком роде:

– Это было накануне Рождества… Нет, это будет у нас не накануне Рождества… Это будет за три дня до Дня благодарения. Виолетта и Эмма встали утром и… Ну, в общем, ничего особенного они в тот день не делали. Они только позавтракали, пообедали, поиграли и немножко поучились и рано легли спать, а на следующее утро… Ну, в тот день тоже почти ничего не произошло: они только позавтракали, пообедали и поиграли.

Слушать истории Эми было еще тяжелее, чем рассказывать ей свои, так что Кейти пришлось в порядке самозащиты возобновить повествование, но возненавидела она Виолетту и Эмму смертельной ненавистью. Поэтому, когда Эми обратилась со своей просьбой на палубе парохода, Кейти вдруг почувствовала, что полна решимости покончить с этими кошмарными детьми раз и навсегда.

– Хорошо, Эми, – сказала она, – я расскажу тебе еще одну историю о Виолетте и Эмме, но она безусловно будет последняя.

И Эми, прижавшись к своей подруге, увлеченно слушала рассказ Кейти о том, как в один из предновогодних дней Виолетта и Эмма отправились вдвоем в санях, запряженных белым пони, к бедной женщине, жившей в уединенном домике, который стоял высоко на склоне горы. Они везли ей корзинку, в которой лежали индейка, пучок сельдерея, формочка с клюквенным желе и сладкий пирог.

– Они были очень довольны, что могут отвезти все эти вкусности бедной вдове Симпсон, и думали только о том, как она будет рада видеть гостей, – продолжала коварная Кейти. – Поэтому они не заметили, как почернело небо и как зловеще завывает ветер в голых сучьях деревьев. Ехали они медленно, так как дорога все время шла в гору, и бедному пони приходилось нелегко. Но он был бравый малый и тянул изо всех сил вверх по скользкой крутой дороге, а Виолетта и Эмма весело болтали и смеялись, и им ни на миг не приходила в голову мысль об опасности. А на горе, как раз на полпути, был каменный уступ, нависавший над дорогой, и на этом уступе росло огромное дерево. На сучьях дерева толстым слоем лежал снег, и от этого они были гораздо тяжелее, чем обычно. В тот момент, когда сани медленно проезжали под уступом, неистовый порыв ветра налетел из ущелья и вырвал дерево, росшее на уступе, – вырвал с корнями. Оно упало прямо на сани, и Виолетту, Эмму, пони, корзинку с индейкой и всем остальным, что было в ней, расплющило в лепешку!

– И что же? – воскликнула Эми, когда Кейти замолчала. – Продолжайте! Что было дальше?

– Дальше ничего не было, – ответила Кейти ужасающе торжественным тоном, – и не могло быть! Виолетта и Эмма были мертвы, пони был мертв, вся еда в корзинке переломана. Начался сильный снегопад, снег покрыл сани и девочек, и никто не знал, ни где они, ни что с ними стало, до самой весны, пока не растаял снег.

С отчаянным визгом Эми вскочила со скамьи.