— Нет, иди. Нельзя, чтобы эта синеволосая уродина изгадила праздник нам обоим.

— Но я так хотела показать тебе океан!

— Будут другие океаны, — ответил Делафур, изо всех сил стараясь сдержать горькое разочарование. — Прошу тебя, иди на борт.

Серена медленно кивнула и потянулась ладонью к его щеке. В мгновенном порыве Остиан схватил её руку и, дернувшись вперед, коснулся губами её припудренной скулы. Художница мило улыбнулась и пообещала:

— Когда вернусь, обязательно все тебе перескажу про эту войну, в самых кошмарных и мерзких деталях.

Скульптор следил за тем, как она идет к «Тандерхоуку», пока обзор не закрыли мрачные физиономии двух солдат Имперской Армии. Они почти вежливо препроводили Остиана в его студию, где он и начал с яростью долбить мраморную глыбу.

ВЫЛОЖЕННЫЕ ГЛАДКОЙ ПЛИТКОЙ СТЕНЫ И ПОТОЛОК ПАЛАТЫ Апотекариона всегда сияли абсолютной чистотой — об этом заботились бессчетные сервиторы и рабы Фабиуса Байла. Днем и ночью глядя на них, Соломон чувствовал, что понемногу теряет рассудок. Единственное, на что он был способен — просто лежать в окружении неживой белизны и ощущать бесконечную боль в срастающихся костях. Деметер не помнил, сколько дней (месяцев? лет?) прошло с того момента, как пылающий «Штормбёрд» рухнул в океан у Храмового Атолла. Иногда ему казалось, что это было целую жизнь назад. Всё, что помнил Соломон после столкновения с морской гладью — боль и тьму. Он отключил почти всё функции своего организма, и лишь потому дожил до той минуты, когда его изломанное тело, плавающее среди обломков, подобрал спасательный челнок. Когда Соломон наконец пришел в себя в Апотекарионе «Гордости Императора», сражение было давным-давно выиграно. Но вот цена победы оказалась безумно высока, и поэтому апотекарии вперемешку с медицинскими сервиторами сновали туда сюда по всей палубе, изо всех сил пытаясь спасти и поставить на ноги как можно больше Астартес. Апотекарий Фабиус лично заходил навестить его, и Соломон был благодарен ему за проявленную заботу. Ему доводилось слышать, что Байл — самый лучший и самый даровитый среди хирургеонов Детей Императора.

Длинные ряды больничных коек с обеих сторон от Деметера были заняты почти полусотней раненых Десантников, и подобная картина поражала Второго Капитана. Он никогда не мог представить себе подобных потерь, а сколько ещё боевых братьев лежали в таких же палатах по всему Апотекариону?

От подобных мыслей Соломон снова впал в уныние. Ему хотелось как можно скорее убраться из этого пропитанного болью места, но он все ещё был слишком слаб, а боли в костях оставались невыносимыми.

— Апотекарий Фабиус обещал, что ты и опомниться не успеешь, как снова начнешь скакать по тренировочным залам, — сказал Юлий, прерывая его грустные мысли. — В конце концов, это всего лишь пара поломанных костей.

Каэсорон с самого утра сидел у его постели на скромном металлическом стуле, сверкая на всю палату отполированной броней, с пластин которой оружейниками Легиона были удалены последние шрамы войны. Наплечники покрылись новыми почестями, увековеченными в печатях красного воска, а славные деяния Первого Капитана были вписаны на длинные полосы сливочно-белого пергамента.

— Пара костей? Он в своем уме?! — опешил Соломон. — Да в этом крушении я сломал все ребра, обе руки и ноги, мне раздробило череп! Апотекарии удивляются, как я вообще сейчас могу ходить. И, кстати, когда меня наконец нашли, то в доспехах оставалось воздуха всего на несколько минут.

— Ничего непоправимого с тобой не могло случиться, — иронично заметил Юлий, глядя, как его друг с мучительным трудом поддерживает себя в сидячем положении. — Помнишь, что ты сам как-то раз сказал: «Боги войны любят меня и не хотят, чтобы я погиб на этом никчемном промокшем шарике, по недоразумению названном планетой». Ну, вот, они и не допустили твоей гибели, что не так?

— Да все в порядке, — проворчал Соломон. — Только все равно с их стороны было подлостью не дать мне сразиться в последней битве. Я пропустил все представление, а ты тем временем прославился и отличился на глазах у Финикийца.

Тут Деметер заметил, что по лицу Юлия скользнула тень, и не удержался от вопроса:

— Что случилось?

Каэсорон пожал плечами:

— Я не уверен. Просто… Просто я не уверен… хм… что тебе понравилось бы стоять рядом с Примархом в конце сражения. Там, в Храме… было что-то неестественное.

— Неестественное? А именно?

Юлий как-то затравленно огляделся, словно выискивая шпиков, и продолжил:

— Так просто не объяснишь, Сол, но я вдруг почувствовал, что то ли Храм живой, то ли что-то в нем было живое… глупости, конечно.

— Живой Храм? Вот уж правда, звучит глупо. Это же просто здание, не так ли?

— Я знаю, — согласился Юлий. — Но я просто описал тебе то, что мне тогда показалось, и других слов не найду. Поверь, это было страшно — и вместе с тем волшебно; цвета, звуки, запахи — тогда они мучили меня, но потом мне захотелось вновь оказаться в Храме. Для каждого из моих чувств там нашлась работёнка, и я почувствовал себя… свежим, энергичным, обновленным.

— Знаешь, мне прямо-таки захотелось попробовать, — заметил Соломон. — Обновиться было бы не лишним.

— Знаешь, я ведь уже возвращался туда. Водил Летописцев на экскурсию, — Юлий рассмеялся, но Соломон без труда расслышал смущение в его голосе. — Они-то думали, что я оказал им великую честь, решив сопровождать их по атоллу. И никто не догадался, что вся история с осмотром Храма — не ради них, а ради меня. Я должен был ещё раз увидеть то место, хоть и не знаю, почему.

— А что Марий думает насчет всего этого?

— Он до Храма так и не добрался, как и его Третья Рота. Битва уже почти закончилась, а они только-только пробились в долину. Короче говоря, Третья вернулась на «Гордость Императора» не в лучшем настроении.

Соломон закрыл глаза, задумавшись о том, насколько мучительным оказался для Мария миг, когда тот, наконец, достиг цели и увидел, что войну закончили без него. Деметер уже слышал о том, что неудача Вайросеана сорвала идеальный план Примарха и едва не поставила самого Фулгрима на край гибели. Теперь гордый Третий Капитан должен был испытывать настоящие муки совести, вспоминая о том, как нарушил свой долг.

— Ну, и как он сейчас? — наконец спросил Соломон. — Ты с ним разговаривал?

— Недолго. Он не выходит с тренировочной палубы, гоняет там свою Роту сутками подряд, так, чтобы они никогда больше не позволили себе подвести Примарха. Правда, Фулгрим их уже простил.

— Простил?! — внезапно взъярился Соломон. — Я слышал, что южный край атолла был самой укрепленной его частью, и что большую часть штурмовиков и челноков сбили ещё на подлете! Как он вообще мог при всем этом успеть вовремя?

Юлий кивнул.

— Мы с тобой хорошо это понимаем, но попробуй, убеди Мария, что он ни в чем не виноват. Сейчас он может думать только о том, что Третья Рота не смогла исполнить предписанное Примархом, и теперь должна сражаться вдвое лучше против прежнего, чтобы хоть немного искупить свою вину.