— Истребить то, что вредит обществу, — не преступление. Вот было бы преступлением — убить какое-нибудь безвредное насекомое.

— Если ты этим хочешь сказать, что я угрожаю обществу, потому что твоя сестра оказывает мне такого же рода предпочтение, как ребенок, увлекающей его игрушке, то еще нет надобности из-за этого убивать меня. Дай мне возможность возвратиться к моему народу тем же путем, по которому я спустился к вам; ты можешь теперь же пособить мне в этом. Тебе стоит только подняться на твоих крыльях в расщелину и укрепить к выступу скалы конец той самой веревки, которую ты здесь нашел и которая, вероятно, у вас сохранилась. Сделай только это; пособи мне добраться до того места, откуда я спустился; и вы более не увидите меня, как будто я никогда не существовал!

— Расщелина, по которой ты спустился? Взгляни наверх; мы как раз стоим под тем самым местом, где она была. Что же ты видишь? Одну сплошную скалу. Она была уничтожена по распоряжению Аф-Лина, как только он узнал от тебя о природе покинутого тобою мира. Ты помнишь, когда Зи воспретила мне всякие расспросы о тебе самом и о твоем племени? В тот же день Аф-Лин сказал мне: «между родиной чужестранца и нами не должно быть никакого сообщения, иначе все то горе и зло, которыми полна эта страна, проникнут к нам. Возьми с собою других детей и громите вашими жезлами свод пещеры, пока осколки камня не заполнят малейшей трещины».

При последних словах, произнесенных ребенком, я бросил отчаянный взгляд на свод пещеры. Предо мною подымались громадные гранитные массы, носившие еще следы расколов; от основания до верху — один сплошной каменный свод без признаков малейшей щели или отверстия.

— Последняя надежда пропала, — прошептал я, опускаясь на землю, — и я более не увижу солнца. Я закрыл лицо руками и стал молиться Тому, чье присутствие я так часто забывал среди Его творений. Теперь я сознавал Его и в недрах земли. Наконец, я поднял голову… молитва успокоила меня… и я сказал ребенку:

— Если тебе велено убить меня, я готов… рази!

Таэ тихо покачал головою.

— Нет, — сказал он, — решение моего отца не бесповоротно. Я буду говорить с ним, и, может быть, мне удастся тебя спасти. Мне странно видеть, что ты боишься смерти; мы думали, что это только инстинкт низших созданий, которые лишены сознания о другой жизни. Самый маленький ребенок между нами не знает такого страха.

— Скажи мне, мой дорогой Тиш, — продолжал он, после минутного молчания, — будет ли для тебя легче переход от этой жизни в другую, если я буду сопутствовать тебе? Если это так, то я спрошу отца, разрешается ли мне следовать за тобою. Когда я вырасту, мне предстоит вместе с другими эмигрировать в новую неизвестную страну, я готов теперь же уйти с тобой в неизвестные страны другого мира. Всеблагой присутствует и там. Где Его нет?

— Дитя, — сказал я, увидев по его лицу, что он говорит серьезно, — убивая меня, ты делаешь преступление; я сделаю не меньшее, если скажу: «убей себя». Всеблагой дает нам жизнь и Сам отнимает ее, когда приходит время. Теперь вернемся назад. Если отец твой останется при своем решении, постарайся заранее предупредить меня, чтобы я мог приготовиться к смерти.

На обратном пути в город разговор наш часто прерывался. Мы не в состоянии были понимать друг друга; идя рядом с этим прелестным ребенком с его мягким голосом и чудным лицом, я все-таки не мог подавить в себе впечатления, что я направляюсь к месту казни со своим палачом.

Среди ночи, или тех часов, которые посвящены отдыху у Вриль-я, в то время, как я только что стал забываться во сне, меня разбудило прикосновение чьей-то руки к моему плечу; я проснулся, и увидел Зи, стоявшую около моей кровати.

— Тише, — прошептала она, — никто не должен слышать нас. Неужели ты думаешь, что я перестала заботиться о твоей безопасности, потому что ты не отвечал на мою любовь? Я видела Таэ. Он не имел успеха у своего отца, который ранее (как всегда он делает в затруднительных случаях) совещался с тремя членами ученой коллегии и, по их совету, приговорил тебя к смерти с наступлением дня. Я спасу тебя. Вставай и одевайся.

Она указала на стол около кровати, где лежало то платье, которое было на мне при спуске в подземный мир, и которое я потом заменил более живописным костюмом Вриль-я. Пока я одевался, полный невыразимого удивления, она стояла на балконе. Когда я присоединился к ней, она взяла меня за руку и сказала тихим голосом:

— Видишь, как благодаря искусству Вриль-я, сияет обитаемый ими мир. Завтра он будет полон одного мрака для меня.

Потом, не дожидаясь моего ответа, она повела меня из моей комнаты в коридор, откуда мы спустились в выходной зал. Мы шли по опустелым улицам и скоро достигли той большой дороги, которая извивалась у подножия гор. Здесь, где не существует ни дня, ни ночи, эти тихие часы полны особой торжественности: в этом громадном пространстве, освещенном искусством человека, не было заметно малейшего признака человеческой жизни. Как ни тихо ступали мы, звук наших шагов неприятно поражал мой слух: он был дисгармонией с окружающей нас тишиной. Я решил в своем уме, что Зи хочет содействовать к моему возвращению на поверхность земли, и что мы идем к тому месту, откуда я к ним спускался. Молчание ее действовало заразительно и на меня. В полной тишине мы подошли к месту бывшей расщелины в скале. Она была возобновлена, хотя уже представляла теперь другой вид; в громадном каменном своде, под которым я недавно стоял с Таэ, было пробито новое отверстие, обугленные бока которого местами еще дымились и сверкали искрами. Но зрению моему была доступна только небольшая часть этой громадной, зиявшей мраком, пустоты, и я не мог себе представить, каким способом я могу совершить этот ужасный подъем.

Зи угадала мои мысли.

— Не бойся, — сказала она с тихой улыбкой, — твое возвращение обеспечено. С самого наступления тихих часов, когда все погрузилось в сон, я начала эту работу: будь уверен, что я не оставила ее, пока не был открыт тебе свободный путь в верхний мир. Я еще пробуду с тобой несколько времени. Мы не расстанемся, пока ты не скажешь: «иди, ты мне не нужна более».

Я был тронут до глубины сердца этими словами.

— О! Если бы мы были с тобой одного племени, — воскликнул я, — никогда не сказал бы я: «ты мне не нужна более!»

— Я благословляю тебя за эти слова и буду помнить их, когда мы расстанемся, — сказала с нежностью Гай.

В то время как мы обменивались этими словами, Зи стояла, отвернувшись от меня, и голова ее была опущена на грудь. Теперь она остановилась передо мной, выпрямившись во весь рост. Она зажгла прикосновением жезла вриля диадему с опалами, бывшую на ее голове, и она сияла теперь, как звездная корона. Не только ее лицо и фигура, но и все пространство вокруг нее были освещены блестящими лучами, исходившими от этой диадемы.

— Теперь, — сказала она, — обними меня… в первый и в последний раз. Вот так; держись за меня крепко и не бойся.

При этих словах громадные крылья раскрылись, грудь ее расширилась, и, крепко обняв ее, я стал подниматься в этой ужасной пропасти. Ровно, спокойно, окруженная ясным сиянием, подобно ангелу, уносившему из могилы в своих объятиях человеческую душу, летела Гай. Наконец, до меня стали доносится слабые звуки человеческих голосов и человеческого труда. Мы остановились в одной из галерей рудника; вдали, в наполнявшем ее мраке, слабо мерцали лампы рудокопов. Тут я опустил мои руки. Гай нежно поцеловала меня в лоб и сказала, в то время как слезы выступили у нее на глазах: