В ярком свете заходящего солнца черты его лица напоминали вырезанную из тикового дерева маску какого-то языческого бога, жестокого и безжалостного, но одновременно и неотразимого.

– Джордан, у тебя нет причин ревновать. И мне очень жаль, что я наговорила Бог знает что репортерам.

– Неужели ты думаешь, меня волнует, что ты там говорила? Мне важно, что ты чувствуешь.

– Ты же знаешь, что я чувствую к тебе, – голос ее прозвучал тихо.

В молчании, которое, казалось, длилось вечность, он обдумывал ее слова.

– Откуда мне это знать? – пробормотал он. Привстав на цыпочки, она робко поцеловала его. При первом же прикосновении ее губ руки Джордана еще крепче сомкнулись на ее талии. А она почувствовала, что тает, – запрокинув ее голову, он пил поцелуй за поцелуем с ее губ. Ее охватила такая слабость, что все вокруг поплыло перед глазами, в ушах стоял шум. Она схватилась за его плечи, стараясь удержаться на ногах.

– А тебе идет короткая стрижка, вот как сейчас. Я тебе уже говорил об этом? Никогда раньше не думал, что тебе пойдут короткие волосы. – Его хрипловатый голос как будто ласкал ее, когда он убирал блестящие завитки с ее лица. – Давай лучше войдем в дом, – наконец сказал он внезапно охрипшим голосом, – а то скоро мне не захочется появляться перед родителями.

– Давай, – пробормотала она, еще теснее приникая к нему и вдыхая присущий только ему дурманящий аромат.

Поздно вечером, когда старики уехали, они с Джорданом остались вдвоем и наконец-то смогли поговорить. Они лежали в постели, их обнаженные тела не касались друг друга. Джордан закинул бронзово-загорелые руки за голову.

– Мама с отцом без ума от тебя и от Мелани, – обронил он.

Джини, не поворачивая головы, бросила взгляд на четко вырисовывавшийся в тусклом свете профиль, и ее сердце вдруг затопила волна любви к нему.

– Да, – отозвалась она тихо, виновато. Увидев, как тепло его родители относятся к Мелани и к ней самой, Джини наконец осознала, что была не права, скрыв от них существование внучки и заставив Джордана поверить, что ее нет в живых. Целых тринадцать лет она лишала четверых людей бесценного сокровища – любви.

– Никогда они не были так счастливы, продолжал Джордан.

– Но как смогут они простить мне то, что я сделала? – голосом, полным боли, спросила наконец Джини.

– Они простили, как только увидели тебя, – мягко заметил он. – Так же, как и я. Никто лучше их не мог бы понять твое отношение к моей новой профессии. Знаешь что? Сегодня вечером впервые, с тех пор как ты оставила меня, я почувствовал, что у меня есть настоящая семья.

Ничего не говоря, она с отсутствующим видом смотрела в темноту. Смогут ли они стать настоящей семьей? Прав ли Джордан? А может, права Фелиция, считающая, что Джини никогда не станет для него такой женой, какая ему нужна? Джини уже ни в чем не была уверена.

В этот миг палец с мозолью, которая появляется от долгой игры на гитаре, повернул ее подбородок так, чтобы она смотрела в глаза Джордана, и ее сердце забилось быстрее – она заметила нежность в жестких чертах мужского лица.

– Джини, – прошептал он, – ты мне дала так много, вернувшись ко мне.

Неужели? Она помнила его гнев из-за невольного интервью тем репортерам. Она же публично оскорбила его! И неизвестно, что еще натворит.

Он прижал ее к себе, и она уютно устроилась у него на груди. Его пальцы нежно гладили ее руку. Их тела сплелись.

– Пообещай, что ты не отберешь все это, не оставишь меня опять. – Его губы мягко коснулись ее волос, потом закрытых глаз.

Ей вдруг стало трудно дышать от этой интимной ласки. Его горячее тело прижималось к ней. Они лежали тихо, наслаждаясь теплом и ароматом кожи друг друга.

Сердце Джини бешено колотилось. Прежде чем она смогла что-нибудь ответить, его губы прижались к ее полуоткрытым губам, и он поцеловал ее с таким чувством, что ни один из них не вспомнил: а ведь она не пообещала того, о чем он просил. Оба просто уступили чувственности, которая оказалась неодолимой.

Позже, когда она лежала без сна рядом со спящим Джорданом, она вспомнила, что ничего не пообещала ему. Она опять перебрала в памяти все ошибки, которые допустила, и все, что сказала ей Фелиция, и тогда поняла: нет, она не готова давать какие-либо обещания.

Больше, чем прежде, ее обуревали сомнения.

Прошло две недели. Четырнадцать ночей чувственного восторга в серебристой темноте спальни Джордана, под аккомпанемент нежных звуков фортепиано. Четырнадцать дней, наполненных ошибками Джини, если верить оценкам Фелиции. Почему получалось так, что практически все она делала неправильно?

Джини вставала рано, чтобы самой приготовить завтрак для Джордана и полюбоваться им, пока он не ушел работать. Повара были недовольны, опасаясь, что это грозит им потерей места, но Джини наскучило ничего не делать.

– Некоторые люди просто выбрасывают деньги на ветер, – язвительно заметила Фелиция однажды утром, когда застала Джини на кухне в джинсах и переднике за приготовлением яичницы для Джордана.

– Хочешь позавтракать с нами, Фелиция? – приглашение Джини прозвучало искренне.

– Я бы предпочла омлет по-французски, – ответила Фелиция, – так, как готовит Шоль.

– Тогда тебе придется растолкать Шоля. – Да, она каким-то загадочным образом меняется, становится более независимой, не позволяет безнаказанно задевать себя, с удивлением поняла вдруг Джини.

– У меня на это нет времени, – парировала Фелиция.

На пляже Джини знакомилась с богачами и знаменитостями с такой же легкостью, как с учителями и учащимися в Клиа-Лейк.

Фелиция холодным тоном заметила:

– Ты вмешиваешься в личную жизнь людей, когда машешь рукой и заговариваешь с ними. Здесь, в Малибу, свои неписаные правила, которых мы все придерживаемся, и тебе надо их выучить. Ты поставишь Джордана в неловкое положение, если нарушишь их. Эти люди занимают заметное положение. Они кивнут, если пожелают увидеть тебя, или пройдут мимо, если у них другое настроение.

– Я не собираюсь переживать из-за таких глупых игр, – отреагировала Джини. – Я и так в неловком положении. И буду разговаривать со всеми, кого увижу.

– Они перестанут замечать тебя и начнут презирать.

Однако ничего подобного не произошло. Забавно, но очень скоро все эти важные люди с нетерпением ожидали того момента, когда смогут обменяться несколькими словами с обворожительной молодой женщиной, которой от них ничего не нужно, кроме удовольствия от короткого общения.

Джеймс Сторм, знаменитый тем, что никогда никого не узнавал на пляже, даже актрис к крошечных бикини, всегда был рядом с Джини во время ее послеобеденных прогулок. Джордан обижался, сердился, а когда Джини отказалась разорвать эту дружбу, он пришел в негодование.