мол, шкуру неубитого медведя делите, эстеты ср*ные, но я-то знал, что это и правда вопрос пары недель.

На этих двоих я сначала внимания не обратил. Оба в гражданском, но заметно, пиджаки на них сидят, как седло на козе. Рожи обветренные и такие… Одухотворенные что ли. Именно с такими лицами сидят возле костра, дергают гитарные струны и поют про приключения пролетающей мимо снежинки. Один постарше, с седеющими уже волосами и длинными вислыми усами. Второй помоложе, смотрит на первого преданным взглядом влюбленного кокер-спаниеля и держит на коленях тощенькую картонную папку.

Граф прослушал выступления нескольких участников заседания, и слово взял только под конец собрания. Величественно поднялся со своего места. Прошелся перед всеми взад-вперед, выдерживая паузу.

— Многим из вас, должно быть известно, что в Царском Селе находится особняк статского советника и церемониймейстера двора Его Императорского Величества Василия Петровича Кочубея, — начал он и сделал паузу, чтобы я перевел. Потом продолжил. — Этот человек интересен нам, прежде всего тем, что был страстным коллекционером. Его библиотека была восхитительно богатой, и некоторые раритеты были там в единственном экземпляре. Увы, дремучие и скудоумные большевики разграбили эту сокровищницу совершенно по-варварски. Как и все, впрочем.

Я перевел. Публика внимала.

Граф ударился в историю. Принялся рассказывать про этого самого статского советника, про его масонские связи, про изумительную образованность и все такое. Публика внимала, даже с некоторым благоговением, а я все пытался понять, к чему граф это все рассказывает.

Но к делу он перешел минут через двадцать. Когда в подробностях расписал архитектурные особенности особняка в Царском Селе, изысканность его мебели и убранства, и биографические подробности хозяина.

— Мы встречались с герром Базилем в Цюрихе, — голос графа вдруг перестал напоминать заунывную речь лектора по истории искусства. Взгляд его снова стал цепким и острым. — И в числе всего прочего он мне рассказал, что в его особняке в Царском Селе осталась одна коллекция ювелирных украшений. Он заказал ее у самого Карла Фаберже, настаивал, чтобы работу мастер сделал сам, а не поручил своим многочисленным подмастерьям. Так что все девять предметов изготовлены руками маэстро от ювелирного искусства. По образцам ныне утраченных украшений из царских курганов скифов. Герр Базиль сказал, что оставил большевикам все, все свои сокровища. Кроме…

Граф замолчал, вскинув подбородок и прикрыв глаза. Повисло молчание, которое нарушило только шушуканье «на задней парте», где сидели те самые «двое против ветра», служебную принадлежность которых я пока что не определил.

— Дорогие друзья! — граф театрально раскинул руки в стороны. — Мы с вами много обсуждали, что для открытия нашего с вами музея нужен особый экспонат, так сказать, гвоздь программы. И я рад вам сообщить, что он у нас будет!

— Простите, герр граф… — кашлянул с заднего ряда старший из «бывалых туристов».

— У вас есть возражения, герр Шредер? — холодные глаза графа сузились до щелочек.

— Мне очень неудобно, но да, есть, — сказал потрепанный Шредер и встал. Одернул полы пиджака. — Видите ли, эта коллекция представляет не столько культурный, сколько исторический интерес. По нашим данным, герр Фаберже, когда работал над «Скифской сказкой», действительно пользовался настоящими артефактами. Так что, в некотором роде…

— Переходите к делу, герр Шредер, — раздраженно бросил граф и дернул рукой.

— Эти украшения требуется должным образом изучать, прежде чем выставлять их на всеобщее обозрение, — пожевав губами, сказал Шредер. — Видите ли, есть версия, что герр Базиль Кочубей оставил коллекцию не случайно. И кровавый след, сопровождающий эти украшения за их весьма недолгую историю, позволяет нам думать, что…

— Вы морочите мне голову, — породистое лицо графа скривилось. — Никто не мешает вам изучать украшения в то время, пока музей закрыт. Кроме того, вы можете заставить своего лакея, и он сделает вам сотню фотокарточек со всех сторон.

— Вы меня, кажется, не поняли… — чуть извиняющимся тоном проговорил Шредер. — Публичный показ этих украшений может привести к непредсказуемым последствиям, и пока мы их тщательно не изучим…

— Герр Шредер, — по буквам отчеканил граф, сверля ледяными глазами лицо Шредера. — Это официальная позиция Аненербе?

«Аненербе! — мысленно воскликнул я. — Так вот кто эти замухрыжки! Археологи, скорее всего. Копатели древностей и фанаты полевой романтики пополам с эзотерикой».

— Нет, герр граф, — Шредер покачал головой, по его высокому обветренному лбу поползли морщины. — Я надеялся на ваш здравый смысл.

— И вы не напрасно надеялись, — высокомерно заявил граф. — Именно мой здравый смысл позволит нам заполучить эту восхитительную драгоценность много раньше, чем наши доблестные войска доберутся до Царского Села. Уже через несколько дней их доставят в Псков. И никто, слышите, НИКТО! Ни Аненербе, ни Сталин, ни черт с рогами не сможет мне помешать устроить им триумфальную экспозицию. Ясно вам?

— Да, герр граф, — Шредер опустил взгляд. — Но мы еще вернемся к этому разговору…

Последнюю фразу граф проигнорировал.

Заседание завершилось, все суетливо загромыхали стульями и начали расходиться. Граф кивком головы приказал мне следовать за собой, и мы вернулись обратно в комендатуру.

* * *

Мой новый кабинет аскетичен и не чета графским «хоромам». Два письменных стола, кособокий шкаф и несколько стульев. На окне засохший кактус. Это же сколько его надо было не поливать? Моя новая соседка по кабинету явно не беспокоилась за судьбу умирающего растения, как любая нормальная женщина. Ее больше заботила собственная безупречная внешность. Она то и дело подкрашивала губы в кровавый цвет, поправляя белокурые локоны.

Форма ей однозначно была к лицу, этакая фашистская фурия. Она это прекрасно понимала и любила ловить на себе восхищенные взгляды сотрудников комендатуры. Но никто и мысли не допускала флиртовать с секретарем самого графа.

Насколько я понял, сам Отто тоже не проявлял никаких сексуальных поползновений к своей подчиненной. Либо он примерный семьянин, и где-нибудь во Франкфурте ждет его стареющая Гертруда. Либо женщины его вовсе не интересуют. Нет, не то чтобы граф производил впечатление извращенца, напротив, мужицкий стержень в нем ясно проглядывался. Но он был слишком помешан на своих историко-культурных «артефактах». И Марту, как самку, в упор не замечал, хотя та, каждый раз, когда заходила к нему в кабинет, походку рисовала грациозную от бедра так, что казалось на ней нет одежды вовсе. Настолько эффектно смотрелись перекаты ее ягодиц и утянутая в слишком в тесный жакет грудь.

А теперь мы с этой беловолосой бестией с хитрыми, как у лисы глазами, заседаем в одном кабинете.

Мне выделили стол как раз напротив ее рабочего места. На столе Марты пишущая машинка «Rheinmetall», угольного цвета с обтекаемыми формами под стать хозяйке. На моем столе стакан с перьями для письма